Масоны. Алексей Писемский
набегают на душу смрадом отчаяния преисполненные волны и как бы ропотом своим шепчут мне: «Тебе теперь тяжело, а дальше еще тягчее будет…»
Сверстову до невероятности понравилось такое поэтическое описание Егором Егорычем своих чувств, но он, не желая еще более возбуждать своего друга к печали, скрыл это и сказал даже укоризненным тоном:
– Э, полноте, пожалуйста, так говорить… Я, наконец, не узнаю в вас нашего спокойного и мудрого наставника!..
Егор Егорыч промолчал на это. Увы, он никак уж не мог быть тем, хоть и кипятящимся, но все-таки смелым и отважным руководителем, каким являлся перед Сверстовым прежде, проповедуя обязанности христианина, гражданина, масона. Дело в том, что в душе его ныне горела иная, более активная и, так сказать, эстетико-органическая страсть, ибо хоть он говорил и сам верил в то, что желает жениться на Людмиле, чтобы сотворить из нее масонку, но красота ее была в этом случае все-таки самым могущественным стимулом.
– Однако надобно же вам что-нибудь предпринять с собой?.. Нельзя так оставаться!.. – продолжал Сверстов, окончательно видевший, до какой степени Егор Егорыч был удручен и придавлен своим горем.
– Научи!.. – отвечал тот ему кротко.
Сверстов стал себе чесать и ерошить голову, как бы для того, чтобы к мозгу побольше прилило крови.
– Ну, устройте ложу, – придумал он, – у себя вот тут, в усадьбе!.. Набирайте ищущих между мужиками!.. Эти люди готовее, чем кто-либо… особенно раскольники!
Егор Егорыч слушал друга, нахмурившись.
– Этого нынче нельзя, – не позволят!.. – возразил он.
– Что ж, вы боитесь, что ли, за себя?.. Я опять вас не узнаю!
– Я не за себя боюсь, а за других; да никто и не пойдет, я думаю, – сказал Егор Егорыч.
– Это мы посмотрим, посмотрим; я вот попригляжусь к здешним мужикам, когда их лечить буду!.. – говорил доктор, мотая головой: он втайне давно имел намерение попытаться распространять масонство между мужиками, чтобы сделать его таким образом более народным, чем оно до сих пор было.
Марфин между тем глубоко вздохнул. Видимо, что мысли его были обращены совершенно на другое.
– Это все то, да не то! – начал он, поднимая свою голову. – Мне прежде всего следует сделаться аскетом, человеком не от мира сего, и разобраться в своем душевном сундуке, чтобы устроить там хоть мало-мальский порядок.
– Что вы за безумие говорите? – воскликнул доктор. – Вам, слава богу, еще не выжившему из ума, сделаться аскетом!.. Этой полумертвечиной!.. Этим олицетворенным эгоизмом и почти идиотизмом!
– Ты не заговаривайся так! – остановил его вдруг Марфин. – Я знаю, ты не читал ни одного из наших аскетов: ни Иоанна Лествичника[47], ни Нила Сорского[48]…
– Не читал, не читал!.. – сознался доктор.
– Так вот прочти и увидишь, что это не мертвечина, а жизнь настоящая и полная радостей.
– Прочту, непременно прочту, – говорил Сверстов, пристыженный несколько словами Егора Егорыча.
– Да, а пока удержи твой язык хулить то, чего ты не знаешь!.. –
Иоанн Лествичник (ум. в 649 или 650 г.) – греческий религиозный писатель, автор «Лествицы».
Нил Сорский (ок. 1433—1508) – русский публицист и церковно-политический деятель, глава «Заволжских старцев».