Масоны. Алексей Писемский
любят!.. – подхватил Иван Дорофеев.
Gnadige Frau подала из своей сахарницы самый большой кусок девочке, которая сначала тоже застыдилась, но потом ничего: принялась бережно сосать кусок.
– Поужинать чего не прикажете ли приготовить вам? – обратился Иван Дорофеев к Сверстову.
– Нет, – отказался тот, – мы к ужину еще в Кузьмищево, к Егору Егорычу, поспеем.
– Туда поспеем!.. – подтвердила и gnadige Frau, все как-то боязливо осматриваясь кругом.
Родившись и воспитавшись в чистоплотной немецкой семье и сама затем в высшей степени чистоплотно жившая в обоих замужествах, gnadige Frau чувствовала невыносимое отвращение и страх к тараканам, которых, к ужасу своему, увидала в избе Ивана Дорофеева многое множество, а потому нетерпеливо желала поскорее уехать; но доктор, в силу изречения, что блажен человек, иже и скоты милует, не торопился, жалея лошадей, и стал беседовать с Иваном Дорофеевым, от которого непременно потребовал, чтобы тот сел.
– Скажи ты мне, друг любезный, повернее!.. Что, в Кузьмищеве Егор Егорыч, или нет? – спросил он.
– Надо быть, что в Кузьмищеве, – отвечал тот, – не столь тоже давно приезжали ко мне от него за рыбой!
– Да и теперь еще он там! Вчерася-тка, как тебя не было дома, останавливался и кормил у нас ихний Антип Ильич, – вмешалась в разговор Парасковья, обращаясь более к мужу.
– А зачем и куда старик проезжал? – полюбопытствовал Сверстов.
– Известно, сударь, старец набожный: говеть едет в губернский город, – служба там, сказывал он, идет по церквам лучше супротив здешнего.
– Ай!.. – взвизгнула на всю избу gnadige Frau, вскакивая с лавки и начиная встряхивать свой капот.
– Что такое? – вскрикнул и доктор, не менее ее испугавшийся.
– Таракан… Таракан! – имела только силы сказать gnadige Frau.
– Фу, ты, боже мой!.. – произнес доктор и принялся на жене встряхивать капот. – Порасшугайте их, проклятых! – прибавил он хозяевам, показывая на стену.
Парасковья сейчас же начала разгонять тараканов, а за ней и девочка, наконец и курчавый мальчуган, который, впрочем, больше прихлопывал их к стене своей здоровой ручонкой, так что только мокренько оставались после каждого таракана. Бедные насекомые, сроду не видавшие такой острастки на себя, мгновенно все куда-то попрятались. Не видя более врагов своих, gnadige Frau поуспокоилась и села опять на лавку: ей было совестно такого малодушия своего, тем более, что она обнаружила его перед посторонними.
Сверстов, тоже опять усевшийся, снова принялся толковать с Иваном Дорофеевым.
– Вы все из тех же мест, где и прежде жили? – начал тот первый.
– Все из тех же!.. – протянул Сверстов.
– А как там, что за народ такой живет? – интересовался Иван Дорофеев.
– Разный: русские, армяне, татары!.. – перечислял Сверстов.
– Поди ты, господи, сколько у нас разных народов есть, и все, значит, они живут и питаются у нас! – подивился Иван Дорофеев и взглянул при этом на жену, которая тоже, хоть и молча, но дивилась тому, что слышала…
Беседу эту прервал и направил в совершенно другую сторону мальчуган