Масоны. Алексей Писемский
предводитель разводил только в удивлении руками.
– Нравственное же их учение, кроме невежества, вредное, – продолжал разговорившийся владыко, – оно учит: вина не пить, на мирские сходбища не ходить, посты постить, раденья, то есть их службы, совершать, а главное – холостым не жениться, а женатым разжениться…
– Но последнее, я полагаю, – заметил губернский предводитель, несколько потупляя глаза, – многих от их толку должно было отклонять, потому что подобный подвиг не всякому под силу.
– А кому не под силу, – объяснил владыко, – тому дозволялось, по взаимной склонности, жить с согласницей, ибо, по их учению, скверна токмо есть в браке, как в союзе, скрепляемом антихристовою церковию.
– Но как же они поступали с детьми, которые у них, вероятно, все-таки рождались? – спросил Крапчик.
Евгений нахмурился.
– Тяжело и рассказывать, – начал он, – это что-то мрачное и изуверское. Детей они весьма часто убивали, сопровождая это разными, придуманными для того, обрядами: ребенка, например, рожденного от учителя и хлыстовки, они наименовывали агнцем непорочным, и отец этого ребенка сам закалывал его, тело же младенца сжигали, а кровь и сердце из него высушивали в порошок, который клали потом в их причастный хлеб, и ересиарх, раздавая этот хлеб на радениях согласникам, говорил, что в хлебе сем есть частица закланного агнца непорочного.
– Но неужели же эти преступления продолжаются и до сих пор? – воскликнул губернский предводитель.
– Говорят, что нет, и что ныне они детей своих или подкидывают кому-либо, или увозят в города и отдают в воспитательные дома, – объяснил владыко.
– То-то-с, нынче, кажется, это невозможно, – проговорил губернский предводитель, – я вот даже слышал, что у этого именно хлыста Ермолаева в доме бывали радения, на которые собиралось народу человек по сту; но чтобы происходили там подобные зверства – никто не рассказывает, хотя, конечно, и то надобно сказать, что ворота и ставни в его большущем доме, когда к нему набирался народ, запирались, и что там творилось, никто из православных не мог знать.
Евгений при этом улыбнулся.
– А мне так удалось случайно быть свидетелем их радения, – сказал он.
– Вам? – переспросил Крапчик с любопытством.
– Мне, во времена моей еще ранней юности, – продолжал владыко, – мы ведь, поповичи, ближе живем к народу, чем вы, дворяне; я же был бедненький сельский семинарист, и нас, по обычаю, целой ватагой возили с нашей вакации в училище в город на лодке, и раз наш кормчий вечером пристал к одной деревне и всех нас свел в эту деревню ночевать к его знакомому крестьянину, и когда мы поели наших дорожных колобков, то были уложены спать в небольшой избенке вповалку на полу. Я был мальчуган живой и подвижный; мне что-то не заспалось, и прежде всего я догадался, что нас из сеней снаружи, должно быть, заперли, а потом начинаю слышать в соседней избе шум, гам, пение и топанье великое, и в то же время вижу сквозь щель в перегородке свет из той избы…