Свобода уйти, свобода остаться. Вероника Иванова
Калли сколько времени на отдых отпустил?
Приходится признаться:
– Три дня.
– Вот именно! – торжествующе кивает ма. – Текущий день, как я понимаю, первый?
– Не исключено.
– Значит, тебе нужно поторопиться. А поскольку сам ты ни за что не станешь этого делать…
– Ты будешь торопиться за меня. Согласен.
Вздыхаю и отправляюсь на второй этаж, по пути выпуская Микиса из порядком надоевшей тому за время дороги корзины.
Окна моей комнаты тоже распахнуты настежь, а на застеленной кровати разложена сменная одежда, простенькая, зато чистая и вкусно пахнущая сушеными травами. Эй, не припомню у себя такой рубашки! Откуда взялась? Воротник чуть крупнее, чем теперь принято, а ткань слегка потертая. Неужели папина?
Еле уловимый аромат давно не ношенной старой вещи – как ни проветривай, все равно останется. Соль и мед. Причалы Антреи и заливные луга Лунной Излучины. Наверное, он надевал ее примерно в том же возрасте, что я сейчас. Ну-ка, примерим!
По плечам – в самый раз. А вот в талии отец был куда изящнее меня. Что и говорить, мне до него далеко… Особенно в обходительности с дамами. Сумел же он как-то завоевать мамино сердце? Когда-нибудь решусь и расспрошу. Обязательно! Вот только смелости наберусь…
Скидываю одежду и наскоро обтираюсь тряпицей, смоченной в полном теплой воды тазике.
– Ты долго еще? Остынет! – кричит снизу ма.
– Уже бегу!
Одеваюсь, уже не задаваясь вопросом, кому могла или не могла принадлежать та или иная деталь моего наряда, и спускаюсь в кухню, где на столе уже дымится в глубокой миске гнусного вида и запаха варево.
Принюхиваюсь и морщусь от отвращения:
– А повкуснее сделать нельзя?
– Можно, – охотно признается ма. – Только ты удовольствия не заслужил. Садись сейчас же!
Устраиваюсь на скамье у стола, чуть склоняясь над миской. Сверху падает полотенце, оставляя меня один на один с удушающими парами приготовленного Инис отвара. Предпринимаю попытку отодвинуться подальше, но тяжелая мамина ладонь опускается на мой затылок и давит вниз, едва не заставляя ткнуться носом в только что кипевшую зеленовато-желтую жидкость.
Оскорбленно отфыркиваюсь под полотенцем:
– Я ж захлебнусь!
Но ма непреклонна, как скала:
– Не хочешь дышать, заставлю пить.
И не остается ничего другого, как до одурения дышать густым и омерзительно кислым ароматом, а потом надрывно откашливаться, чувствуя, как от каждого приступа сердце начинает колотиться о ребра.
Лунная Излучина, поместье Ра-Гро,
вечерняя вахта
Я подозрительно скосил глаза на нечто белое, плеснувшее в кружке, принесенной матушкой.
– Это что?
– А то сам не догадываешься! – негодующе качнула головой Инис.
Присматриваюсь и принюхиваюсь, после чего с отвращением переспрашиваю:
– Молоко?
– Оно самое.
– Ты же знаешь, как я ненавижу…
– Успокойся, пенки сняты! И почему ты их