Про котов и некотов. Елена Геннадьевна Степанова
нас и била линейкой по ногам, если мы недостаточно сильно их тянули. Мне такие методы совсем не по душе, хотя танцевать понравилось: я вдруг ощутила возможности своего тела, как будто наконец поняла, что у меня есть ноги, которые могут выполнять нужные па, есть руки, которые могут делать разные движения, есть корпус, который должен поворачиваться туда и сюда, и всё это не валяется где-то по отдельности, а собрано в единый действующий механизм (организм), управляемый разумом и чувствами. Некоторые бальные танцы были особенно приятны: там моим постоянным кавалером был славный мальчик Федя, простой, наивный, добрый. Я не была в него влюблена, просто на фоне остальных мальчишек он казался ангелом.
Но почему-то потом пошёл уклон в народные танцы, точнее, в эстрадные псевдонародные. Помнится, мы с успехом исполняли на сцене городского деревянного театра (он потом сгорел по неизвестной причине) танец «Пряники». Задействованы были только девочки. Первой, как самая маленькая, выходила я, высоко поднимая ноги, прочерчивая прямую линию от одной кулисы до другой. За мной выходила девочка ростом чуть выше, и так далее, пока нас не становилось двенадцать. Другие движения мне не запомнились, только начало танца.
Перед выступлением приходилось долго торчать в театре в служебных помещениях: мы заранее приходили туда, переодевались, готовились, ждали, когда придёт наш черёд. Иногда ожидание затягивалось, потому что программу концерта художественной самодеятельности могли изменить. Помню, как я в костюме, в подобии балетной пачки, смотрелась в старинное зеркало на театральных задворках и чувствовала, как у меня от страха всё сжимается в животе, ноет, тянет, падает и снова идёт волной вверх. Возникало ощущение, что ты утратил себя, всё забыл, ничего не сможешь сделать, – не люблю бояться из-за беспомощности, на которую обрекает вот такой противный липкий страх. Есть страх-задор, страх-вспышка – сгусток энергии, порыв к действию – это помогает справиться с чем-то трудным.
Ну вот, отзанималась я четыре года в танцевальном кружке, и что от него осталось? Я по-прежнему сутулюсь, хотя иногда вспоминаю о своём недостатке и стараюсь выпрямиться, лёгким танцевальным шагом могу ходить только будучи в хорошем, даже игривом, настроении. Никаких танцев не помню, вальсу нас то ли не обучали, то ли тело не запомнило движений, так что не вальсирую. Единственное – на танцполе чувствую себя раскрепощённо, не боюсь никаких движений, смело раскидываю руки-ноги в стороны, что, наверное, удивляет и смешит наблюдателей. Зато мне доставляет удовольствие окунуться в мир музыки и свободного движения.
Однако повествование моё, как я погляжу, страдает, по крайней мере, одним недостатком: оно похоже на лоскутное одеяло. Глава называется «Баллада о Мимише». Где Мимиша? Где баллада? Где, я вас спрашиваю?
О чём, бишь, я ещё хотела сказать?
В школе я проработала всего два года. В то благословенное советское время нужно было после окончания вуза обязательно отработать три года,