Очерки по аналитической психологии. Карл Густав Юнг
следует принять во внимание, что дионисийское переживание не может быть ничем иным, кроме как возвратом к язычеству, что, по сути, не открывало бы ничего нового и благодаря чему лишь опять повторилась бы старая история. В-четвертых, нельзя не предугадать того, что за радостным вначале взлетом духа к героически-божественным высотам абсолютно неизбежно последует не менее глубокое падение. Поэтому в выгодном положении оказался бы тот, кто свел бы эти излишества к той мере, которая бы определила характер довольно напряженной прогулки в горы, за которой следуют вечные будни. Как каждый ручей ищет долину и широкую реку, стремящуюся к плоским равнинам, так и жизнь не только в буднях протекает, но и все превращает в будни. Необычное, если оно не чревато катастрофой, может врываться в будни, но нечасто. Если героизм становится хроническим, то он оканчивается судорогой, а судорога ведет к катастрофе или неврозу, или к тому и другому вместе.
Ницше завяз в состоянии крайнего напряжения. Но в своем экстазе он с таким же успехом мог бы выстоять и в христианстве. Проблема животной души осталась тем самым ни в малейшей степени не разрешенной, поскольку экстатическое животное – это бессмыслица. Животное исполняет свой жизненный закон, не более и не менее. Его можно назвать послушным и благочестивым. Человек же, находящийся в состоянии экстаза, перескакивает через свой жизненный закон и ведет себя по отношению к своей природе непослушно. Непослушание является исключительно прерогативой человека, сознание и свободная воля которого при случае могут contra naturam (лат. – вопреки природе) отрываться от корней своей животной природы. Эта особенность является непременной основой всякой культуры, но – если она чрезмерна – также и душевной болезни. Без вреда можно переносить только определенную меру культуры. Бесконечная дилемма «культура – природа» в основе своей является вопросом меры и пропорции, а не «или – или». Пример с Ницше заставляет нас задаться вопросом: можно ли понимать то, что открыло ему столкновение с «тенью», а именно волю к власти, как нечто лишенное собственного значения, как симптом вытеснения? Воля к власти – это нечто подлинное или нечто вторичное? Вызови конфликт с «тенью» поток сексуальных фантазий, то случай был бы ясен, однако произошло иначе. Дело оказалось не в Эросе, а во власти «я», из чего следовало бы сделать вывод: то, что было вытеснено, не Эрос, а воля к власти. Однако, думается, нет оснований утверждать, будто Эрос является подлинным, а воля к власти – нет. Несомненно, воля к власти – столь же великий демон, как и Эрос, и настолько же древняя и изначальная.
Однако, пожалуй, все же недопустимо считать вроде как ненастоящей жизнь, подобную жизни Ницше, прожитую с редкостной последовательностью в соответствии с природой лежащего в ее основе инстинкта власти. В противном случае мы вынесли бы ему такой же несправедливый приговор, что и сам Ницше вынес своему антиподу Вагнеру: «В нем все неподлинно, а что подлинно, то скрыто или приукрашено. Он – актер во