Четыре крыла Земли. Александр Казарновский
солдат.
– Замечательно. Теперь смотри. Поселенцы выходят на плато. Арабы дают по ним первую очередь. Дают не для того, чтобы кого-то убить – это только в кино так кладут людей, к тому же тут ночь, хотя бы и лунная. Дают очередь исключительно с целью прижать их к земле. А потом, когда поселенцы беспомощно распластываются на сухом самарийском грунте, усеянном камнями и колючками, – я правильно излагаю, а то я в ваших краях давно не был?
– За последние годы чернозему не прибавилось...
– Чудесно. Так вот. Арабы сочтут возможным спокойно двинуться с автоматами к разлегшимся безоружным поселенцам, дабы перестрелять их при свете все той же луны. Но стоящие начеку, то бишь в засаде, бойцы блестящего полевого офицера Яакова Кацира, сына не менее блестящего политического деятеля, депутата Кнессета Йорама Кацира, паля поверх уткнувшихся носами в грязь еврейских голов, уничтожают кровавую банду, а после принимают в свои объятия спасенных ими поселенцев – перепачканных, перетрусивших, но живых. И те, забыв о планировавшемся прибытии в Канфей-Шомрон, покорно идут в объятья. А куда деваться? На спасителей-то с кулаками не кинешься!
Что ж, значит, теперь он, Ахмед Хури – еврейский агент. В течение нескольких часов жизнь рухнула, и на ее месте зачернело здание новой жизни, ничего общего не имеющей с предыдущей. Несколько часов назад из Эль-Фандакумие в бывший Канфей-Шомрон уходил нормальный человек, любящий своих друзей, любящий свою семью – Афу, Хусама, Амаля – любящий свой народ, хотя и – как совсем недавно выяснилось – не готовый отдать жизнь за него. Возвращается же грязный предатель, вымоливший у врага прощение ценой того, что будет толкать под пули своих товарищей и невидимым образом подставлять ножку своим командирам. Хорош, нечего сказать! А что было делать? Умирать? Хоть и сказано в Коране «всякому, имеющему душу, надобно умереть не иначе, как по воле Аллаха, сообразно книге, в которой определено время жизни» – Кисмет! – но почему-то хочется, чтобы в этой книге было определено побольше времени.
Ахмед спустился по пологому склону, где ступенились террасы, на которых жители деревни выращивали оливы. Эти террасы были отгорожены одна от другой невысокими сложенными из камней стенами, выполняющими функции межей, и Ахмеду пришлось попотеть, перелезая через них. Вслед за тем он нырнул в пещеру и по тоннелю выбрался на плато Иблиса. Вон уже внизу светятся голубоватые огоньки Эль-Фандакумие, над которыми горят электрические зеленые кольца, опоясывающие минареты. Там закончилась салят аль-магриб, вечерняя молитва. Рядом – кофейня, где он так любит вечерами сидеть с друзьями, Мустафой и Исмаилом... фруктовые сады... туман, тонкий, как крылышки богомолов.
Как бы то ни было, при виде малой родины Ахмед зашагал веселее. Скоро он будет дома, а дома все будет хорошо. Не может быть плохо. Ему было неведомо, что в тот момент, когда он выходил из вагончика капитана Кацира, две пары глаз смотрели на него в бинокли ночного видения – один, купленный на деньги европейских гуманитарных организаций, переданные страждущему палестинскому народу, другой... на покупку другого тоже кое у кого нашлись деньги. Первый