Бессмертные. Игорь Ковальчук
Моргана немного знала о магии – лишь то, что счел нужным рассказать брат. Из его беглых объяснений принцесса усвоила, что в магии все упирается в энергию, а энергия хранится в артефактах. Из чего девушка сделала самый простой вывод – для сильной магии нужны сильные артефакты.
Руин говорил о сильной магии. Если она передаст ему хорошие артефакты, может, это решит его сомнения, и он согласится лечить ее.
Моргана принялась ощупывать стену. В записке было сказано о камушке, который надо вставить в выемку, и, наконец, такая выемка отыскалась. Принцесса давно поняла, что «камушек» имелся в виду вполне определенный, и на денек потихоньку позаимствовала из шкатулки матери бриллиант на серебряной цепочке. Все семейные драгоценности Арман-Улл передал… нет-нет, конечно не в дар, лишь на время, «попользоваться»… своей супруге. Украшения находились под таким же пристальным надзором, что и сама Дебора, но наименее ценные украшения леди Диланей разрешено было хранить у себя в покоях. Среди них оказался и этот бриллиант. Камень в двадцать пять каратов, не больше, ограненный «розой». Однажды Моргана увидела его изображение на портрете Деавы Нэргино, в глубоком вырезе ее платья, и решила, что именно он подходит под определение «камушек».
Бриллиант вошел в паз. Теперь его нужно было слегка подтолкнуть внутрь. Принцесса уде подняла руку – и тут же замерла. Из покоев ее отца отчетливо зазвучал его голос:
– Так что, думаешь, ты хочешь со мной породниться?
– Ну… Дык…
– Ну вот. И роднись. Женись на моей дочке.
– А какая там у тебя осталась?
– Как какая? Моргана.
Девушка почувствовала, что ей стало жарко, потом сразу же – холодно. На лбу выступили капельки пота и покатились вниз, по щекам. Если и было в этом мире что-то действительно страшное для нее, так это замужество. При одной мысли о том, что ее приведут и оставят в опочивальне наедине с мужчиной, принцесса чувствовала, как дурнота подступает к вискам. А понимание того, что должно произойти далее, и вовсе туманило сознание. Она и сама не помнила, с чего начался ее страх, зато об этом прекрасно помнила ее мать. Для Деборы это был лишь еще один повод испытывать к мужу глухую, затаенную ненависть.
Впрочем, поводов ей и без того хватало.
Моргана не помнила, что однажды стала невольным свидетелем жестокого насилия отца над матерью, но неизменно ощущала последствия этого случая, которые Руин называл «интимофобией», а отец откомментировал бы, как «блажь», если б узнал.
– Моргана-то? – лениво переспросил Та-Орхэльд, словно раздумывал. – Ну, нет.
– Что такое?
– Да ну ее. Жирную корову.
– Ну, тебе ж с лица не воду пить. Физиономию можно и тряпочкой завесить.
– При чем тут физиономия. Дура она какая-то…
– Так это лучше. Будет тихая, послушная. Клад – не жена.
– Клад-то клад… Да уж больно ест много.
– А ты что, не прокормишь?
– Да ну…
– Тогда