Отроческие годы Пушкина. Василий Авенариус
глядеть на Пушкина.
– Так что же, скажи: выдержал или нет? – не отставала от него малютка.
– Кажется, что нет… – проговорил он нехотя, беззвучно.
Мими прослезилась и протянула к брату ручонки, чтобы обнять его.
– Ну ничего, Тосенька, голубчик: мама ведь добрая, не рассердится.
Пушкина так заняла эта сцена, что он и не расслышал, как вошедший вслед за Дельвигом чиновник произнес фамилию его, Пушкина.
– Так что же, Пушкина, стало быть, нет? – повторил, озираясь кругом, чиновник.
– Александр! Тебя зовут, не слышишь разве? – крикнул по-французски Василий Львович, подскакивая к племяннику, и тронул его за плечо. – Первое условие, дружок: не падать духом.
– Дай вам Бог большего успеха, – пожелал Александру с своей стороны и Дельвиг, заглядывая ему теперь прямо и дружелюбно в лицо.
– Благодарю вас, – пробормотал тот в ответ и с напускною удалью, широко размахивая руками, последовал за чиновником в раскрытую курьером настежь дверь.
Как ни храбрился Пушкин, но, подходя к поставленному поперек зала большому, покрытому зеленым сукном столу, за которым восседали экзаменаторы, он точно не чуял уже ног под собой, и сквозь заволакивавший ему глаза туман не мог хорошенько различить ни одного лица. Инстинктивно только чувствовал он, что сделался вдруг центром, на который направлены десятки испытующих глаз, и что лучи их словно жгут, магнитизируют его; нервы его натянулись, как струны, до последней степени.
– Не родственник ли вам писатель Пушкин? – послышался тут чей-то ласковый старческий голос.
Не успел Александр ответить, как другой, будто знакомый уже, голос отозвался вместо него:
– Точно так, ваше сиятельство, родной дядя.
Александр сделал сверхъестественное усилие над собой, мигнул раз-другой, расширил зрачки – и разглядел говорящих: прямо против него, на расстоянии не более полутора аршина, сидел важный седовласый старик, грудь которого была усеяна звездами; очевидно, то был не кто иной, как сам министр, граф Алексей Кириллович Разумовский; по правую же руку от него сидел тот, голос которого показался Александру знакомым, и в котором он признал теперь нового директора лицея, Василия Федоровича Малиновского, раза два уже виденного им по приезде из Москвы. О, этот добряк его не выдаст! И в ушах Пушкина прозвучало опять напутствие дяди: «Первое условие – не падать духом!»
– Да, я его племянник, – ответил он в свою очередь довольно уже бойко.
– В таком случае вы, конечно, знаете и других русских литераторов? – продолжал министр.
– Еще бы! – оживленно подхватил мальчик. – Дмитриев, Карамзин, Жуковский, Батюшков – у нас в доме свои люди…
– Не о личных ваших знакомствах речь, – сухо оборвал его граф. – Вообще примите за правило, молодой человек: выслушивать старших до конца, не прерывая. Итак, я спрашиваю вас: читали вы произведения наших лучших писателей?
Выслушанное внушение умерило первую прыть мальчугана. Он смутился и ответил сдержанно, хотя и не без тайного самодовольства:
– Кажется,