«…Ñын Музы, Ðполлонов избранник…». Статьи, ÑÑÑе, заметки о личноÑти и творчеÑтве Ð. С. Пушкина. Коллектив авторов
его грозно немые громады.[80]
Пушкин не находил должного понимания, так как был свободолюбив. Он всегда желал для родины умножения прав и свободы в пределах законности и политического быта, утвержденного всем прошлым и настоящим бытом России, свободы без ломки исторических форм государственности.
Эти взгляды Пушкина были обоснованы его разносторонними знаниями и наблюдениями.
Изучение русской истории убедило Пушкина в том, что благодаря отсталости народных масс в культуре, их «бунт» становится «бессмысленным и беспощадным[81], что народ в его стихийных движениях руководствуется не разумом, а необузданными порывами первобытной жестокости. Для него стала ясна роль государей, которым историческое прошлое династии и таинство помазания дают «авторитет и силу несравненную».
Перед глазами Пушкина прошла вся Россия, со всем ее внешним разнообразием и противоположностями: от избранного круга тонких и образованных представителей передовой интеллигенции до диких сынов степей Бессарабии и гор Кавказа, от обитателей дворцов и богатых помещичьих усадеб до нищих и тощих рабов, которые «влачатся по браздам неумолимого владельца[82].
Исторический опыт и жизненные наблюдения питали политическую мудрость Пушкина. Они освободили его от власти кабинетных теорий и отвлеченных иноземных идеалов. Не внешняя сторона государственности, не парламент и конституция привлекали его внимание и симпатии в зрелые годы его жизни, а мечты о благополучии и просвещении народных масс, не подражание иностранным образцам, а поиски национального идеала и осознание исторической роли и миссии русского народа занимали мысль и воображение поэта.
Приближаясь к окончанию своего любимого произведения «Евгений Онегин», поэт писал:
Перу старинной нет охоты
Марать летучие листы;
Другие, хладные мечты,
Другие, строгие заботы
И в шуме света, и в тиши
Тревожат сон моей души.
В произведениях этого периода у Пушкина не раз мелькают вызывающие насмешливую улыбку фигуры европеизированных щеголей, в роде К.{190} в «Арапе Петра Великого», который поразил царя своими бархатными штанами, или графа Нулина, который промотав состояние в чужих краях:
Себя казать, как чудный зверь
В Петрополь едет…
С запасом фраков и жилетов,
Шляп, вееров, плащей, корсетов,
Булавок, запонок, лорнетов,
Цветных платков, чулков а jour…[83]
Без одобрения относится Пушкин и к тем, кто «из Германии туманной привез учености плоды, вольнолюбивые мечты, дух пылкий и довольно странный»[84].
В противоположность этим утратившим русский дух людям, Пушкин с явной симпатией рисует скромные образы капитана Миронова и Гринева, и, сопоставляя Онегина и Татьяну, отдает дань предпочтения Татьяне, которая, как натура непосредственная и «русская душою» почувствовала в Онегине «пародию» и «чудака».
Стихотворение А. С. Пушкина «Кавказ» (1829).
Отсылка к повести А. С. Пушкина «Капитанская дочка» (1836).
Стихотворение А. С. Пушкина «Деревня» (1819).
Имеется в виду герой романа «Арап Петра Великого» галломан Корсаков, который хотел поразить царя щегольством своего наряда, но услышал от Петра такие слова: «Послушай, Корсаков: штаны-то на тебе бархатные, каких и я не ношу, а я тебя намного богаче. Это мотовство; смотри, чтобы я с тобой не побранился».
Цитата из поэмы А. С. Пушкина «Граф Нулин» (1825)
Цитата из романа в стихах «Евгений Онегин» (глава II, строфа VI).