Египетский дом. Алла Дубровская
лето. Тополиный пух залетал в открытые настежь окна горожан, пытающихся спастись от духоты. Дневное солнце плавило асфальт и не заходило ночью. Настала странная и тревожная пора белых ночей.
После работы набегавшаяся по жаре Женечка распахивала единственное окно своей комнаты, переодевалась в старенький мамин халатик и валилась на диван, тупо уставясь в телевизор. Усталость забивала воспоминания о свалившихся на нее разочарованиях и страхах. Тяжелые погодные условия сказались и на зайках. Не выдержав духоты конвейерного цеха, Ирка попала в больницу, по словам Толика, с «сотрясением мазок». Горевал он, как больное животное, забившись в нору своей комнаты и не выходя на кухню. В непривычной тишине Женя засыпала, часто забыв выключить телевизор. Так незаметно прокатились две первые недели лета. В середине июня Ирку выписали из больницы. Одним жарким вечером счастливое воркование воссоединившейся семьи заглушило незнакомые шаги в коридоре. Дверь в Женечкину комнату распахнулась сразу же после короткого стука. Ввалившийся без приглашения Славик тяжело опустился на диван. От неожиданности Женечка залепетала какие–то незначительные слова, торопливо застегивая распахнутый халатик и порываясь поставить чай.
– Не надо, – коротко отказался гость. – Что это у тебя? – показал он на общую тетрадку, лежащую на столике возле дивана.
– Стихи переписала… Ахматовой…
– Ахма–а–а–товой? – с какой–то враждебностью в голосе повторил Славик.
Он полистал тетрадку и прочел:
– Сжала руки под темной вуалью.
Отчего ты сегодня бледна?..
– И не надоело тебе? – Славик откинул тетрадку и посмотрел снизу вверх на Женечку. – А ну, иди сюда.
Своим телом он занимал почти всю комнату. Женечка отступила к двери, но не открыла ее, а только прислонилась. Славику пришлось подняться. Подойдя к Женечке, он сгреб ее в охапку и с треском рванул халатик. В его неотмытых от слесарной работы лапищах она почувствовала себя тростинкой. Тростинка прогнулась, пытаясь освободиться. На пол посыпались пуговицы от халатика. «На монпансье похожи», – как–то некстати пронеслось в голове Женечки. И уже потом, когда над ней нависло раскачивающееся лицо мужчины, обхватив его, она вдруг спросила:
– А ты русский?
– А какой же еще? Молчи сейчас, – обдал ее перегаром Славик.
В конторе довольно скоро выяснили, что Женечка забеременела. Рогина встретила эту новость с негодованием.
– Я тебе как говорила делать? А ты чего ушами хлопала?
– Так там соседи сидели. Мне неудобно было со всем этим на кухню выходить, – оправдывалась Женечка.
– Неудобно ей было… А аборт теперь удобно будет делать?
Женечка вспомнила мамин рассказ о том, что Миркин не хотел детей. Страшно представить, что ее могло бы и не быть, согласись мама на аборт.
– Я буду рожать, – тихо, но уверенно сказала она, отведя взгляд на любимый Египетский