Египетский дом. Алла Дубровская
Огибая Большой дом, она несколько раз сталкивалась с Приваловым. Тот приветливо интересовался ее здоровьем, не вспоминая Краснопольцева. «Неужели отвязался?» – заглядывала в глаза гэбэшнику Женечка. «Обождем пока», – отвечал его взгляд.
Осенью Ольга Павловна посадила Игнатову на прием заявок по телефону, чтобы та меньше бегала по дворам и лестницам. Леля сшила тридцать пеленок из простыней со штампом гостиницы «Волхов». Бог его знает, как эти простыни к ней попали. Никто не спрашивал. Югославские сапоги выклянчила «на понос» Танька. У Женечки опухали ноги, и она все равно не могла их носить. Ну, а потом на смену осени пришла зима. Что можно сказать о зиме, кроме того, что она пришла? Разве что добавить слово «снова». Ребенок уже шевелился в животе Женечки. Электрик Обухович говорила, что это мальчик. У нее были какие–то свои методы определения пола еще не родившихся младенцев. Неопытную Женечку врач–гинеколог обсчитала на три недели. Говорят, они все так делают, чтобы государство меньше платило декретных денег. Почувствовав какое–то недомогание одним воскресным февральским утром, беременная Игнатова решила заскочить в роддом на углу Петра Лаврова и проспекта Чернышевского. Очередь в приемном покое была небольшая.
– Да вы рожаете, гражданочка! – огорошила ее приемная акушерка.
– Как это? Преждевременно, что ли? – удивилась Женечка. – Мне еще три недели ходить до родов.
– Ну прям три недели! – хмыкнула акушерка.– Я уже вижу голову ребенка.
Пришлось срочно отправляться в палату рожениц. Роды – не самое приятное из того, что выпадает на долю женщины. Одно хорошо, они скоро забываются. Малыш и впрямь оказался мальчиком, но некрупным и с красненьким личиком. В палате, кроме Женечки, лежали еще несколько женщин. На следующий день младенцев разносили на кормление матерям. Женечка и соседняя с ней Бэлла с нетерпением ждали своих. Заглянувшая в палату санитарка исчезла за дверью.
– Ох ты, еврееныша забыли, – раздался ее голос в коридоре.
У Женечки сжалось сердце. В отчаянии она переглянулась с Бэллой. Через несколько минут дверь открылась и та же санитарка внесла младенца.
– Гуревич кто?
Женечка вздохнула с облегчением. Бэлла прижала к груди своего малыша.
– И не стыдно вам? – с укоризной и возмущением сказала она санитарке.
– Ой, извините, я не по злобе, просто сорвалось с языка, – заизвинялась та. – Там еще мальчишечка остался из вашей палаты. Счас я его перепеленую.
Наконец принесли перевязанный пакетик с ярлычком «Игнатов». Голодный малыш кряхтел и ворочался. Женечка коснулась пальцем его щечки. «Пусть только кто–нибудь скажет, что ты еврееныш, урою на хрен», – с какой–то новой, неизвестной себе злобой
Девушка, реклама, интернет
В этот раз мне досталось место у окна, из которого видны угол 14–й улицы и Восьмой авеню, реклама банка, спины автобусов, помеченные метровыми номерами, юркие желтые пятна городских такси. Время от времени оттуда доносится сирена полицейской или пожарной машины. Идет дождь. Я слежу за струйками, стекающими