Гарики предпоследние. Штрихи к портрету (сборник). Игорь Губерман

      Семью надо холить и нежить,

      особо заботясь о том,

      чтоб нелюди, нечисть и нежить

      собой не поганили дом.

      Пребывая в уверенном мнении

      обо всем, ибо тесно знаком,

      дело славное – в этом затмении

      величаво прожить мудаком.

      В порядочности много неудобства,

      что может огорчать и даже злить:

      испытываешь приступ юдофобства,

      а чувство это – некому излить.

      То, что я вижу, – омерзительно,

      уже на гибельной ступени,

      но страшно мне лишь умозрительно,

      а чисто чувственно – до фени.

      Утратил я охоту с неких пор

      вершить высоколобый устный блуд,

      ведут меня на умный разговор,

      как будто на допрос меня ведут.

      Смешны сегодня страхи предка,

      и жизнь вокруг совсем не та:

      зло демоническое редко,

      а больше – мразь и сволота.

      Черты похожести типичной

      есть у любви, семьи, разлуки —

      Творец, лишенный жизни личной,

      играет нашими со скуки.

      Мне кажется, что смутное брожение,

      тревогой расползаясь неуемной, —

      большое обещает извержение

      скопившейся по миру злобы темной.

      Моей мужицкой сути естество,

      чувствительную совесть не колыша,

      глухое ощущает торжество,

      о праведном возмездии услыша.

      Если б человеку довелось,

      пользуясь успехами прогресса,

      как-то ухватить земную ось —

      он ее согнет из интереса.

      Не то чтобы одно сплошное свинство

      цвело везде туземно и приблудно,

      однако же большое сукинсынство

      творится потаенно и прилюдно.

      Пока не уснешь, из былого

      упрямо сочится звучание,

      доносится каждое слово

      и слышится даже молчание.

      Алкающим света мужчинам,

      духовных высот верхолазам,

      в дороге к незримым вершинам

      обузой становится разум.

      Я понял, роясь в мире личном

      и наблюдая свой интим,

      что не дано сполна постичь нам,

      чего от жизни мы хотим.

      С такой осанкой – чисто лебеди

      (и белоснежность поразительна) —

      по жизни мне встречались нелюди,

      что красота мне подозрительна.

      Порою встречаюсь я

      с мудростью чистой,

      ее глубина мне близка и видна,

      однако для жизни,

      крутой и гавнистой,

      она бесполезна и даже вредна.

      Початый век уму неведом,

      и всуе тужится наука,

      но стойкость к самым лютым бедам

      хотел бы видеть я у внука.

      Забавно мне,

      что время увядания

      скукоживает нас