Гарики предпоследние. Штрихи к портрету (сборник). Игорь Губерман

      Вонзается во сне

      мне в сердце спица

      и дико разверзается беда;

      покой, писал поэт,

      нам только снится;

      увы, теперь и снится не всегда.

      Стынет буквами речка былого,

      что по веку неслась оголтело,

      и теперь меня хвалят за слово,

      как недавно ругали за дело.

      Для счастья надо очень мало,

      и рад рубашке старичок,

      если добавлено крахмала,

      чтобы стоял воротничок.

      Ближе к ночи пью горький нектар

      под неспешные мысли о том,

      как изрядно сегодня я стар,

      но моложе, чем буду потом.

      Мне забавна картина итога

      на исходе пути моего:

      и вполне я могу еще много,

      и уже не хочу ничего.

      Мы видные люди в округе,

      в любой приглашают нас дом,

      но молоды наши подруги

      все с большим и большим трудом.

      Я вкушаю отдых благодатный,

      бросил я все хлопоты пустые:

      возраст у меня еще закатный,

      а в умишке – сумерки густые.

      Принять последнее решение

      мешают мне родные лица,

      и к Богу я без приглашения

      пока стесняюсь появиться.

      Старюсь я приемлемо вполне,

      разве только горестная штука:

      квелое уныние ко мне

      стало приходить уже без стука.

      Судьбе не так уж мы покорны,

      и ждет удача всех охочих;

      в любви все возрасты проворны,

      а пожилые – прытче прочих.

      Молодое забыв мельтешение,

      очень тихо живу и умеренно,

      но у дряхлости есть утешение:

      я уже не умру преждевременно.

      Создался

      облик новых поколений,

      и я на них смотрю,

      глуша тревогу;

      когда меж них родится

      ихний гений,

      меня уже не будет, слава Богу.

      Приблизившись

      к естественному краю,

      теряешь наплевательскую спесь,

      и я уже спокойно примеряю

      себя к существованию не здесь.

      Слава Творцу,

      мне такое не снилось,

      жил я разболтанно, шало и косо,

      все, что могло, у меня износилось,

      но безупречно и после износа.

      Я огорчен печальной малостью,

      что ближе к сумеркам видна:

      ум не приходит к нам со старостью,

      она приходит к нам одна.

      Любое знает поколение,

      как душу старца может мучить

      неутолимое стремление

      девицу юную увнучить.

      Нет сил на юное порхание,

      и привкус горечи острей,

      но есть весеннее дыхание

      в расцвете дряхлости моей.

      Еще мы хватки в острых спорах,

      еще горит азарт на лицах,

      еще изрядно сух наш порох,

      но вся беда – в пороховницах.

      Состарясь,