Гарики предпоследние. Штрихи к портрету (сборник). Игорь Губерман

      Чесалась и сохла рука,

      но я модернистом не стал,

      пускай остается строка

      проста, как растущий кристалл.

      Я мучаюсь – никак я не пойму,

      куда меня ведут мечты и звуки;

      я лиру посвятил народу моему,

      народу наплевать на наши муки.

      Не жалуясь, не хныча и не сетуя,

      сбывая по дешевке интеллект,

      с бубенчиками

      шастаю по свету я,

      опознанный летающий субъект.

      Только потому ласкаю слово,

      тиская, лепя и теребя,

      что не знаю лучшего иного

      способа порадовать себя.

      Заметил я, что медленное чтение,

      подобное любовному касанию,

      рождает непонятное почтение

      к ничтожнейшему жизнеописанию.

      Главное – не в пользе и продаже,

      главное – в сохранности огня,

      мысли я записываю, даже

      если нету мыслей у меня.

      Нет, зубами я голодными не клацаю,

      потому что, от нужды меня храня,

      Бог наладил из России эмиграцию,

      чтобы слушатели были у меня.

      Читаю с пылом и размахом,

      зал рукоплещет и хохочет,

      а я томлюсь тоской и страхом:

      зубной протез мой рухнуть хочет.

      Подойди, поэтесса, поближе,

      я шепну тебе в нежное ухо:

      вдохновение плоти не ниже

      воспарений ума или духа.

      Моя мечта – на поговорки

      растечься влагой из бутылки,

      придурок сядет на пригорке

      и мой стишок прочтет дебилке.

      Я писал, как видел, и пардон,

      если я задел кого мотивом,

      только даже порванный гандон

      я именовал презервативом.

      Оды, гимны, панегирики,

      песнопенья с дифирамбами —

      вдохновенно пишут лирики,

      если есть торговля ямбами.

      Зря пузырится он так пенисто,

      журчит напрасно там и тут,

      на пальме подлинного первенства

      бананы славы не растут.

      Весь век я с упоением читал,

      мой разум до краев уже загружен,

      а собранный духовный капитал —

      прекрасен и настолько же не нужен.

      Цель темна у чтенья моего,

      с возрастом ничто не прояснилось,

      я читаю в поисках того,

      что пока никем не сочинилось.

      Из шуток, мыслей, книг и снов,

      из чуши, что несут,

      я подбираю крошки слов,

      замешивая в суп.

      Нет, я не бездарь, не простак,

      но близ талантов горемычных

      себя я стыдно вижу, как

      пивной сосуд меж ваз античных.

      Заметил я, что к некоему времени

      за творческие муки и отличия

      заслуживаем мы у Бога премии —

      удачу или манию величия.