Гарики предпоследние. Штрихи к портрету (сборник). Игорь Губерман

      Мы у Бога всякое просили,

      многое услышалось, наверно,

      только про свободу для России

      что-то изложили мы неверно.

      Весной в России жить обидно,

      весна стервозна и капризна,

      сошли снега, и стало видно,

      как жутко засрана отчизна.

      А Русь жила всегда в узде,

      отсюда в нас и хмель угарный:

      еще при Золотой Орде

      там был режим татаритарный.

      Видно, век беспощадно таков,

      полон бед и печалей лихих:

      у России – утечка мозгов,

      у меня – усыхание их.

      Уже былой России нет

      (хоть нет и будущей покуда),

      но неизменен ход планет,

      и так же любит нас Иуда.

      Две породы лиц

      в российском месиве

      славятся своей результативностью:

      русское гавно берет агрессией,

      а гавно еврейское – активностью.

      Когда Российская держава,

      во зле погрязшая по крыши,

      на лжи и страхе нас держала,

      у жизни градус был повыше.

      Клюя рассеянное крошево,

      свою оглядывая младость,

      я вижу столько там хорошего,

      что мне и пакостное в радость.

      Дух воли, мысли и движения

      по русской плавает отчизне,

      а гнусный запах разложения

      везде сменился вонью жизни.

      Среди российских духа инвалидов,

      хмельных от послабления узды,

      я сильно опасаюсь индивидов,

      которым все на свете – до звезды.

      Худшие из наших испытаний

      вырастились нашими же предками:

      пиршество иллюзий и мечтаний

      кончилось реальными объедками.

      Забавно, что в бурные дни

      любую теснят сволоту

      рожденные ползать – они

      хватают и рвут на лету.

      Не чувствую ни света, ни добра

      я в воздухе мятущейся России,

      она как будто черная дыра

      любых душевно-умственных усилий.

      Я вырос в романтическом настрое,

      и свято возле сердца у меня

      стоят папье-машовые герои

      у вечного бенгальского огня.

      Увы, в стране, где все равны,

      но для отбора фильтров нет,

      сочатся суки и гавны

      во всякий властный кабинет.

      При папах выросшие дети

      в конце палаческой утопии

      за пап нисколько не в ответе,

      хотя отцов – живые копии.

      Всегда бурлил, кипел и пенился

      народный дух, и, мстя беде,

      он имя фаллоса и пениса

      чертил воинственно везде.

      Понятие фарта, успеха, удачи

      постичь не всегда удается:

      везде неудачник тоскует и плачет,

      в России – поет и смеется.

      Свобода обернулась мутной гнусью,

      все стало обнаженней и острей,

      а