Паутина. Александр Амфитеатров
какъ бы хватаясь хоть за сію-то послѣднюю надежду на сильное ощущеніе.
– Сохрани Богъ! – съ искреннимъ испугомъ воскликнулъ Иванъ. – Что ты! Я и то потомъ чуть со стыда не сгорѣлъ.
– Слизнякъ!.. – со вздохомъ отвернулся Модестъ и долго молчалъ. Потомъ, окружаясь дымомъ, произнесъ порывисто и глухо, такъ что даже напомнилъ манеру Симеона:
– Когда я съ Эмиліей, мнѣ хочется только бить ее.
– Неужели позволяетъ? – изумился Иванъ.
Этотъ простодушный вопросъ засталъ Модеста врасплохъ.
– М-м-м… – промычалъ онъ. – Я мечтаю, что позволяетъ.
– То-то… – столь же простодушно успокоился Иванъ. – У нея такіе глаза, что скорѣе отъ самой дождешься.
Но Модестъ уже оправился, найдя подходящую карту въ фантастической колодѣ своей, и возразилъ съ упоеніемъ:
– Въ этомъ то и шикъ. Мечтать, будто ты истязаешь гордое и властное существо, это настолько прекрасно и тонко, что ты не въ состояніи даже вообразить своими бурбонскими мозгами. Ты обѣдаешь y нея завтра?
– Куда мнѣ съ вами!.. Вы – большіе корабли, a я маленькая лодочка.
– Послѣ обѣда навѣрное будутъ тройки. Дай-ка мнѣ взаймы рублей пятьдесятъ.
– Ей Богу, y самого – только десять, – сконфузился Иванъ. – Если хочешь, возьми семь. Я какъ нибудь… того… ничего… трешницей обойдусь.
– Чортъ съ тобой. Возьму y Скорлупкина. Этотъ болванъ всегда при деньгахъ.
– Съ тридцати-то рублеваго жалованья?
– A хозяйскій ящикъ на что? Всѣ приказчики воры.
– Гмъ… – замялся Иванъ. – Одолжаться подобными деньгами щекотливо, Модестъ.
– Деньги – не дворяне, родословія не помнятъ, – спокойно зѣвнулъ Модестъ.
– Но – если ты самъ увѣренъ, что краденыя?
– Нѣтъ, такого штемпеля я на нихъ не видалъ.
– Тогда – зачѣмъ бросать тѣнь на Скорлупкина?
– A что, онъ завянетъ, что-ли, отъ тѣни моей?
– Да, конечно, не расцвѣтетъ. Я не понимаю, какъ можно такъ неосторожно обращаться съ чужою репутаціей.
– Охъ, ты! Блаженъ мужъ, иже и скоты милуетъ!
– Скорлупкинъ совсѣмъ не скотъ. Хотя необразованный и смѣшной немножко, но очень услужливый и милый молодой человѣкъ.
– Относительно человѣчества его я оставляю вопросъ открытымъ, – зѣвая съ воемъ, сказалъ Модестъ. – A вотъ, что y него рыло красное и лакированное, – это вѣрно. И что, вмѣсто рукъ, y него красно-бурыя потныя копыта какія-то, это тоже сомнѣнію не подлежитъ. И что, съ этимъ-то краснымъ рыломъ и этими-то копытами, онъ изволилъ влюбиться въ нашу Аглаю, – это безспорнѣйшая истина номеръ третій.
– Есть! это есть! – добродушно засмѣялся Иванъ. – Этакій комикъ!.. Очень замѣтно есть.
По лицу Модеста проползла странная больная гримаса, которую онъ поспѣшилъ скрыть въ шутовской, цинической усмѣшкѣ.
– Когда Аглая выйдетъ замужъ, – сказалъ онъ – погаснетъ большой рессурсъ моихъ скудныхъ средствъ. У меня правило: кто въ нее влюбленъ, – сейчасъ денегъ занять.
– До Григорія Скорлупкина включительно?
– Почему