Терентiй Травнiкъ: ПОДВИЖÐИЧЕСТВО. Ирина Михайловна Соловьёва
вновь прятал. Я в них никогда не всматривался – для меня это были просто тёмные доски, а что там изображено меня не волновало. Да и вообще церковно-религиозное восприятие мира у меня в юности всегда было сопряжено с каким-то страхом, мрачностью и тревожной настороженностью. Если честно, то все, что было связано с крестами и могилами, со смертью и похоронами, со старыми бабками и черными одеждами – я с детства не только остерегался, но и откровенно боялся. Трудно поверить, но я испытывал настоящий страх. Даже тогда, когда мы с дедушкой прогуливались недалеко от Новодевичьего монастыря, я зажмуривался, брал его за руку и побыстрее тащил подальше вглубь сквера.
Как-то раз в 1978 году, будучи в Киево-Печерской лавре на экскурсии вместе со свои другом Иваном Ламочкиным, а было это в восьмом классе, к нам подошёл какой-то непонятный, я бы сказал «мутный» человек и прошептал с эдакой отталкивающей улыбочкой, чтобы мы приходили завтра, потому как будут выставлены «какие-то там» мощи. Ничего кроме ужаса от этого доброхота мы с Ваней (а я-то уж точно) не испытали. Я был действительно очень далёк от религиозного знания и понимания.
Появление стойкого страха Терентий, отчасти, связывает с одним эпизодом, произошедшим с ним в детстве. Как-то раз, погожим сентябрьским деньком, первоклашка Игорь Алексеев, торопившийся домой после уроков, стремительно забежал в подъезд дома, где жили его родители, и быстро преодолев первые ступеньки, вдруг неожиданно, со всего маху наткнулся на что-то… Этим «что-то» оказалась крышка гроба, перетянутая розовым ситцем и выставленная на площадку перед входной дверью. Раньше, когда покойника в морги не забирали, так и делали. Рядом никого не оказалось. Когда Игоряша это понял, а его глаза, ещё не привыкшие к темноте после яркого уличного света, разглядели мрачный ритуальный артефакт, то он, вскрикнув от ужаса, бросился прочь от этого места домой, но теперь уже к бабушке в соседний дом: на второй этаж. Влетев в подъезд, спотыкаясь и перепрыгивая ступеньки, трясясь от переживаемого сильного испуга, он достигнул двери в квартиру и скрылся за ней. Этот страх закрепился в его душе на долгие годы, и он ещё больше стал бояться темноты, пока не повзрослел и уже осознанно не пришёл к Православию, которое, в конечном счёте, и позволило ему преодолеть эти непростые детские страхи. Позже, в своих долгих одиночных путешествиях по России, встречаясь с чем-то необъяснимым и загадочным, он теперь уже сознательно пре-одолевал возникающий страх, но молитвою, по капле выдавливая его из себя.
Рассказывая о вольной художественной и околорелигиозной жизни, Терентий вспоминает о своей однокласснице – Екатерине Беатус (Замосковной): «Катя была умная, как всякая еврейская девочка, школьница. Начитанная и рассудительная, она писала стихи, и гораздо сильнее была „продвинута“ в религиозном плане: знала некоторые псалмы наизусть. А я и понятия не имел, что такое псалом, когда она упоминала об этом, да и вообще я находился вне этого.