Против стрелки. Виктор Каган

      Пустим пó кругу, словно папаху,

      тёртой кепочки простоту,

      коль не голому на рубаху,

      так одетому на наготу.

      И, настроив перо, как лиру,

      тронем строчки тугую нить,

      то ли пó миру, то ли по мúру

      отпуская слово бродить.

      Ошалевшей от крови эпохе

      наплевать на него и забыть.

      Не пророки мы, а скоморохи —

      словом слёзы сквозь смех будить.

      А когда потянется к небу

      и в песок поплывёт душа,

      положить на стакан ломоть хлеба

      и уйти в никуда, не спеша.

      На солнце проступающие пятна.

      Цветущий на болоте чернотал.

      Отдай слова, верни слова обратно,

      мой бедный бог, что я тебе шептал.

      Ты что-то отвечаешь мне невнятно,

      а что – не различить, не разобрать.

      Прошу тебя, верни слова обратно,

      что я набрался глупости сказать.

      Дождей морока в жести водостока.

      Хоть пой, хоть плачь, хоть милости проси.

      Мой бедный бог, тебе там одиноко

      в твоём необозримом небеси.

      На стрелке ходиков заснул безумный кочет,

      проспит лису рассвета и хана.

      Слепая полночь бредит и пророчит

      провидческим безумием пьяна.

      Мой бедный бог, перелистнув страницу

      своих заветов, падает во тьму

      и всё, что ночью будет ему сниться,

      к утру окажется ни сердцу, ни уму.

      Догорит заката парус,

      плач утихнет, смолкнет смех

      и рассыплется стеклярус

      звездопадом из прорех.

      Покачнётся мирозданье,

      встанет дыбом окоём

      ждать с разлукою свиданья,

      встречи небыли с быльём.

      Нечисть ночи карты мечет,

      дрыхнут кочеты на вышке,

      на руке у бога кречет

      череп взламывает мышке.

      Смотрят с двух сторон в окошко

      сквозь патину бытия

      неба ветхая рогожка,

      тела утлая ладья.

      Что будет, будет. Что прошло, прошло.

      Что есть, то есть, а больше и не надо.

      В календарях запуталось число

      и шёпот в шелестеньи листопада.

      Далёкий шум запутался в тиши.

      Цвета, слегка подёрнутые дымкой.

      И ни души. Замри и не дыши,

      для мира обернувшись невидимкой.

      Патина сентября вздыхает под рукой

      и пощекатывает щёку паутина.

      Дать волю кисти и немой душе покой,

      чтоб проступила на холсте картина.

      Грибов и прели дух плывёт, пьяня.

      День длится, как застывшее мгновенье,

      и в мимолётном отпечатке дня

      сквозит,