Полдень: Дело о демонстрации 25 августа 1968 года на Красной площади. Наталья Горбаневская
слежки за Литвиновым и Богораз. Выглядело это очень смешно: здоровенные пожилые мужики, остановишься, обернешься на них, и они, застигнутые врасплох, начинают любоваться небом, деревцами или внимательно глядят себе под ноги. Я забежала в знакомую редакцию [ «Юности», где работали мои друзья Сергей Дрофенко и Виктор Славкин] и из окошка увидела сосредоточенного типа на той стороне неширокой улицы. Когда я выходила из дверей редакции, он и другой такой же сидели на лавочках по обе стороны двери, и я волей-неволей прошла через этот почетный караул.
И как только я вернулась домой, раздался звонок:
– Наталья Евгеньевна? Это говорит Федоров, зампрокурора города Москвы. Что же вы не пришли? Я специально приехал с вами поговорить.
– Я же оставила заявление, – объяснила я и повторила то, что там было сказано. Затем я обещала, что приеду, когда покормлю ребенка.
Не знаю, раздумал ли Федоров со мной говорить или вообще не собирался, но в этот вечер у меня было два опознания и одна очная ставка – ничего больше. Когда я шла к кабинету следователя, Стрельцов стоял с каким-то мальчиком за дверью, ведущей в глубь здания. Когда я проходила, он сильно толкнул парня – оттолкнул, чтобы я его не видела. Этот-то мальчик, 19-летний слесарь из Ростова, и опознавал меня. Владимир Ударцев. С ним же была и очная ставка. Набитый газетной терминологией, он путал агрессию с эскалацией и все время говорил, что я выступала против «эскалации в Чехословакии». Когда я спросила, видел ли он, как задерживали и били демонстрантов, он сжался, как запуганный зверек, и злобно закричал: «Вас всех, всех следовало убить». Следователь обращался с ним на «ты», пренебрежительно, и мне вообще казалось, что парня взяли на площади, подержали ночку в КПЗ, припугнули и сделали из него хорошего свидетеля, возненавидевшего нас, – ведь это из-за нас схватили его, ни в чем не повинного. Но это, конечно, психологическая гипотеза.
Еще он сказал: «Они сами себя побили». Эта версия потом повторялась в следствии: «ударил себя кулаком», «побили друг друга», но все-таки ею не воспользовались.
В конце его показаний я широко раскрыла глаза – пока еще от удивления, а не от ужаса. Он сказал, что, когда меня стали задерживать, я сбила очки с мужчины и стала душить своего ребенка. Чтобы нанести ему повреждения и потом сказать, что их (демонстрантов) били. Мне это представилось такой несусветной чушью, что я сказала: «Да вы, наверное, не видели, как детей держат». Я решила, что ему показалось. И что он честно рассказывает то, что ему показалось.
Позже я узнала, что в деле было еще несколько показаний о том, что я «душила ребенка». «Показаться» нескольким людям не могло. Речь шла, безусловно, об искусственном создании доказательств, которое инспирировалось дознанием и следствием. Видно, потом следствие осознало чрезмерную неправдоподобность этой версии и отказалось от нее. Кстати, и Ударцев на суде отказался от этик показаний.
В тот же день меня опознала Татьяна Михайловна Великанова, жена Бабицкого. Она пришла разыскивать своего