Африканский дневник. Андрей Белый
любовницы, тут же ее убивать; раз сказала ему его мать:
– «Воспитала я вам двух рабынь; как прекрасно они распевают стихи из Корана, возьмите скорее с собою их спать».
Он их взял, через час послав матери их отсеченные головы.
Был он таков; между тем он всегда говорил:
– «Никому не дозволено, да, наносить другим людям какой бы то ни было вред. Что касается подданных, этой поддержки престола, то пусть повелитель препятствует бедных теснить; да препятствует он богачам!»
Аглебиты вводили культуру комфорта: науки, искусства цвели вокруг них; есть огромная рукопись; муфтии рукопись эту хранят и доселе; принцесса писала ее золотыми чернилами; тщетно пытались французы ее напечатать; имам не позволил; французы ему уступили; так культ мусульманский доселе таит в Кайруане источники, нам недоступные, в них нарисовано прошлое, нравы и быт Кайруанских правителей.
Прошлое это поет голосами пустынь сквозь морок явлений, и невнятных еще европейцу; невнятнеишим мороком виснут над клубами пыли облуплины стен и зубцов, утаивших гременье гортанного горла; и – ревы верблюдов; дохнет жаркий ветер; и – прошлое это развеется[27].
Тонкий соблазн
Обсуждали, что – делать; и чувствовался во мне странный зуд: доходить до всего; изученье Тунисии, нравы, история, быт развернувшейся Африки будит во мне вовсе новую жилку; предпринимателя, авантюриста; я чувствовал то, вероятно, что чувствовал Пржевальский, Миклуха-Маклай, Елисеев перед тем, как им стать на их путь; я приехал в Тунис отдохнуть, переждать холода, и с весенними первыми днями вернуться обратно в Европу; нас ждали: Мессина, Катанья, Помпея, Неаполь, Равенна, Ассизи, Флоренция, Рим, галереи, музеи; а мы – засмотрелись куда-то в обратную сторону; юг и восток призывали; и голос Сахары раздался.
Два месяца жили мы в тихом арабском селе; все забыв, я бродил по полям и базарам, сидел по ночам над историей, картой Тунисии, в ней ощущал я сплетение артерий и вен, приносящих ей соки из Тлемсена, Феца, Ерга, Тимбукту; и я цепко хватался за ту или иную черту, для чего-то мне нужную в быте, в зигзаге орнамента; чувствовал тайную связь мелочей, перекличку эпох, мне доселе чуждых и безвестных; какая-то мысль о народностях Африки, точно личинка, во мне – развивалась; какая-то бабочка новых узнаний пыталась прорезаться в ней, словом, был во мне миг, когда я, перестав быть туристом, мог стать путешественником; а Тунисию чувствовал базой, откуда мог бы я нырять в необъятную Африку, как водолаз, прикрепленный канатом к судну.
Зачерпнуть хоть кусочек пустыни, неделю постранствовать, пересекая кусочек пустыни, до первых оазисов, до аванпостов, – вот, что возникало; я – знал: после этого буду я вовсе погибшим; как пьяница, буду стремиться к все более дальним, все более мощным экстазам путей; и просиживал я над развернутой картою Африки, видя уже ряд поездок, совершаемых – более смелых и дальних: нырнуть из Гафсы, в сахарийский залив и пробраться втроем, взявши «Мужество», через кусочек Салеха к оазам пленяющей Бискры; я знал, что потянет потом до
Сведения об аглебитах почерпнуты мною из увенчанного Академией сочинения В. Пика «Les civilization de L'Afrique du Nord» См. главу «Les princes Aghlebites de Kairouan».