Книга перемен. Дмитрий Вересов
жизнь туарегам и прочим, кто упрямо предпочитает кочевать. По этому мосту караваны пойдут из Ливии в Алжир до Джанета, даже, возможно, до Ахаггара, туарегской столицы, если можно так назвать этот огромный караван-сарай.
Игорь Борисович замолчал на минуту, переводя дух, а потом хрипловато продолжил:
– В общем, программа помощи кочевникам – их, ливийско-алжирская, а мост строим мы, протягиваем руку помощи… Ну, вы знаете. Арабам и в голову не придет работать на дикой жаре, – добавил он себе под нос, и Михаил Александрович расценил эту фразу как акт высокого доверия. – Тем не менее арабы там имеются – обслуга, сопровождающие, проводники у изыскателей. Поэтому там обретается переводчик. Из наших. Из бывших военных. У него после контузии туман в башке, болтает все не то, вы его не очень-то слушайте, но арабский знает… Лучше арабов. Даже диалекты. За что и держим в ответственных местах. Иначе он давно бы уже пребывал в закрытом лечебном заведении.
Последний монолог Игорь Борисович произносил уже в стенах предназначенной Михаилу Александровичу комнаты, чисто убранной, но прокуренной многими поколениями командированных. Холодная табачная вонь оседала в легких предчувствием долгой неустроенности и неприкаянности.
– Ваш вертолет – транспортник со съестными припасами и прочим – летит через неделю. Обдумайте свой багаж. А пока – знакомьтесь, обустраивайтесь, привыкайте. Через четыре дня на стадионе начнется фестиваль африканской музыки. Такое мероприятие – большая редкость. Мы все пойдем смотреть, так что не отрывайтесь от коллектива, Михаил Александрович. К тому же развлечений здесь минимальное количество. Поход на базар группой в составе не менее трех человек, и все, пожалуй. Купаться еще не сезон, а загорать, я полагаю, вам вскоре сильно надоест. Засим разрешите откланяться. Обращайтесь, если что. Я рассчитываю на ваше благоразумие.
Он ушел, наконец, и оставил Михаила Александровича посреди убогого интерьера. Неплохо было бы для начала отыскать душевую, подумал Михаил Александрович и отправился на поиски таковой, а также на поиски столовой, или кухни, или кафе, в общем, заведения, где можно получить хотя бы кофе с бутербродом.
Пышное черное каре до подбородка – настоящий парик древней египтянки, достойные жены фараона Эхнатона длинные, умело подведенные глаза. А губы… Благоухающие лепестки уверенной в себе орхидеи. Они подрагивают, нежно и капризно, раскрываются доверчиво и снова собираются в скромный бутон. С ума можно сойти от этих губ. Серединка нижней губы приподнята, и от нее начинается изгиб короткого, но четко очерченного подбородка. Ниже – лебединая шея, смелое декольте мягкого свободного свитера. По декольте сбегает золотой ручеек цепочки, и там, где начинается ложбинка, накапливается в золотом завитке теплое манящее сияние. Тонкие белые пальцы скользят вдоль золотого ручейка, обводят золотой завиток кулона, купаются в острых лучиках мелких бриллиантов. В высоком разрезе гладкой юбки – золотисто-капроновые