Мой Милош. Наталья Горбаневская

      Простреленная пулей, пианола

      Играет. Пары буйствуют в кадрили.

      Рыжа, толста, оттянутой подвязкой

      Пощелкивая, развалясь на троне,

      В пуховых туфлях тайна ожидает

      Торговцев сальварсаном и резинкой.

      Там наш исток. Иллюзион мигает:

      Макс Линдер – плюх, с коровой в поводу.

      В садах сквозь зелень светят лампионы.

      И оркестрантки в трубы, трубы дуют.

      Свиваясь из сигарного дымка,

      Из рук, колец, сиреневых корсажей,

      Через поля, долины, горы вьется

      Команда: «Vorwärts! En avant! Allez!»

      То наше сердце залито известкой

      В пустых полях, распаханных огнем.

      Никто не знает, почему скончались

      – Всё под кадриль – богатство и прогресс.

      Как ни печально, там наш стиль родится.

      Под утро лира смирная бряцает

      В мансарде над шантанной погремушкой.

      Как звёздный хруст – эфирные напевы,

      Ненужные купцам и их супругам,

      Ненужные и в деревушках горных.

      Они чисты, наперекор земному.

      Они чисты и слов таких не знают:

      Вагон, билеты, задница и деньги.

      Учись читать, мечтательная Муза,

      В домах отцовских, по уборным темным,

      И знай отныне, чтó не поэтично.

      Поэзия же – тайное волненье

      И легкий вздох, укрытый в многоточьях.

      Течет, струится непереводимо,

      Эрзац молитвы. Так и станет впредь

      Простой порядок слов недопустимым.

      «Фи, публицист. Уж говорил бы прозой».

      Пока открытием авангардистов

      Не станет износившийся запрет.

      Не все поэты без следа исчезли.

      Каспрович выл, рвал шелковые путы,

      Не разорвал – они же невидимки,

      Да и не путы, а нетопыри,

      Что на лету сосут из речи соки.

      Стафф, несомненно, был медвяно-ясным,

      Русалок, ведьм и проливень весенний

      Он славил мнимо мнимому же миру.

      А что до Лесьмяна, тот был логичен:

      Уж если это сон, так сон до дна.

      Есть в Кракове короткий переулок.

      Два мальчика там жили по соседству.

      Когда один из школы возвращался,

      Видал другого на песке с лопаткой.

      Несхожи судьбы их, несхожа слава.

      Огромный океан, чужие страны,

      Коралловые отмели за рифом,

      Где в раковину голый вождь трубит,

      Познал моряк. И живо то мгновенье,

      Когда в жаре безлюдного Брюсселя

      Он тихо шел по мраморным ступенькам

      И возле «К°» компании звонок

      Нажал и долго вслушивался в тишь.

      Вошел.