Я, Микеланджело Буонарроти…. Паола Пехтелева
тому назад прислал с одним из мальчишек из «семьи» Гирландайо записку. В ней блудный сын писал, что навсегда решил уйти из отцовского дома, чтобы заняться своим любимым ремеслом – скульптурой и живописью. Микеланджело просил Урсулу ни о чем не беспокоиться, говорил, что у него есть все необходимое и в скором времени он даст знать о себе.
Лодовико, искавший сына по всей Флоренции, вот уже три дня, получив записку, крушил в доме все подряд, пугая слуг, и едва не набросился с кулаками на Урсулу. Служанка, выросшая среди скарпеллино и умеющая прекрасно владеть собой, в эту страшную минуту сурово посмотрела на хозяина и спокойно произнесла:
– Синьор Лодовико, сядьте. Я сочувствую вашему горю и прекрасно вас понимаю. Я очень люблю вашего Микеланджело и разделяю вашу боль, но не согласна с тем, что я должна перенести ее и физически.
Страшнее всего, что Лодовико чувствовал себя беспомощным и одиноким. Будучи человеком легковозбудимым, он не мог скрывать свои эмоции, чтобы потом, спрятавшись подальше от людских глаз, смаковать их, беспрестанно жалея себя и бесконечно выискивая причину происшедшего в себе самом. Его в самом деле было настолько много, что он делился собой с окружающими – как плохим, так и хорошим – без остатка.
Как только Урсула захотела уйти, Лодовико, как маленький ребенок, схватил ее за рукав:
– Урсулочка, Урсулочка, не обращай на это внимания. Ты у меня одна осталась. Урсула, я не знаю, что мне делать, и поэтому я так… – Он неловко замялся, и верной, здравомыслящей служанке стало понятно – перед ней стоял растерянный ребенок.
В могучем теле мессера Лодовико жила детская необузданная душа, душа ранимого, робкого ребенка, который не умеет и не хочет справляться с жизненными трудностями.
– Урсулочка… – Он обнял служанку и что есть силы прижал к себе. – Я знаю, нужно что-то делать, но не знаю что. Я хочу все исправить. Сейчас. Немедленно. Я злюсь, да я злюсь, но не на тебя, а на себя. Это ведь я, да, это ведь я выгнал его. Но он не слушался меня, не хотел делать то, что я велел ему делать.
Мессер Лодовико больше уже не сдерживал слез, он понял, что служанки он может не стесняться, и дал волю чувствам. Сев в кресло, он обхватил голову руками и энергично затряс ею, как бы желая выкинуть из нее все терзающие ее мысли.
– Урсула, Урсула, я так больше не могу. Не могу и не же лаю мириться с этим. Надо что-то делать. Но что? Что? Ну вот, что ты молчишь? Что ты все время молчишь?! – В молчании Урсулы ему почудился призрак покойной жены, и он завопил что есть мочи: – Франческа, Франческа, ты опять ушла от меня?!
И он зарыдал. Урсула не выдержала, стремительно подошла к хозяину, обхватила его голову руками, как в тот печальный день после похорон, когда он также не мог себе ничем помочь.
Успокоившись немного, мессер Лодовико поднял глаза на свою спасительницу и прошептал:
– Что теперь делать, Урсула?
– Ничего. Ждать.
Ждать – это был приговор для мессера Лодовико, равносильный смертельному. Ждать. Чего? А быть может, кого? Ждать. Сколько? Дни, месяцы, годы? Ждать.
Легко сказать – ждать! Похожий