Ветеран Армагеддона. Сергей Синякин
плавание в чистой и теплой воде, вот Господь ему и сподобил этой благодати по полной программе!
– Как вам сегодняшний концерт? – поинтересовался Аренштадт.
– Ужасно! – признался Лютиков. – Вот уж какофония, не думал, что в Раю такое возможно! Это не музыка, это прямо музыкальная пьеса какая-то для Преисподней!
– Вы еще хора из тысячи миллионов певцов не слышали, – с легкой усмешкой сказал Голдберг. – Представляете, Володя, был в древние времена такой каноник Франсуа Арну. Ну и написал он книгу о Рае. За что и угодил, разумеется, в совсем иной мир. За принижение образа Бога и поношение архангелов. А не уподобляй Господа нашего французскому королю, не делай из архангелов придворных!
Но вот одна мысль там – о хоре многомиллионном – запала кому-то на небесах. Арну заявил, что дирижером в этом хору сам Иисус Христос, так, значит, и сделали!
– Позвольте! – спохватился Владимир Алексеевич. – Но Иисус Христос… Разве это не одна из ипостасей?
– Вот-вот, – многозначительно и негромко молвил Голдберг. – Остальное вы сами представить можете!
– Миша, – выразительно скривился Аренштадт. – Ну что ты такой беспокойный? Не хватало, чтобы тебя и здесь в диссиденты записали! Хватит тебе земных неприятностей, ты уж хоть здесь следи за языком!
– А что, у вас на Земле и вправду неприятности были? – спросил Лютиков восторженно. При жизни он о диссидентах только слышал, а общаться с ними ему не приходилось. По его представлению жизненному, все диссиденты, как Солженицын и Синявский, высылались из страны, такие крупные величины, как Сахаров, отправлялись в ссылку, а совсем уж опасных вроде Буковского, тех в тюрьму сажали, чтобы при необходимости было на кого коммунистических зарубежных лидеров калибра Луиса Корвалана сменять. Лютиков даже стишки такие помнил:
Обменяли Корвалана
На простого хулигана…[15]
– Глупости! – беспечно махнул рукой Голдберг. – Исключительно по причине невоздержанности в словах других, Владимир! В КГБ сидели деликатные люди, они юмор и шутку высоко ценили, Михаила Жванецкого на свои закрытые концерты приглашали! Они и меня с улыбкой встречали: опять вы к нам, Михаил Соломонович? С кем изволили неосторожно побеседовать на этот раз?
– Ты лучше расскажи молодому человеку, с кем и о чем ты беседовал! – проворчал Аренштадт. – Тогда он поймет, зачем тебя сотрудники госбезопасности вызывали! Ишь, невинная жертва!
– Извольте! – сказал Голдберг, принимая в кресле непринужденную позу. Черные глаза его живо поблескивали, даже не верилось, что собеседник Лютикова давно уже дописал последнюю земную строфу. – Первый раз все случилось после беседы с художником Иголкиным… Не знаете такого? А зря, этому человеку в свое время доверено было Политбюро рисовать. Идем мы с Сунтеевым по улице, встречаем Иголкина, я его и спрашиваю: «Как дела, Паша?» Обычный, заметьте, вопрос, никакого подтекста вы в нем не увидите даже при всем желании. А Иголкин мне отвечает: «Отлично, за последний месяц треть
Автор не установлен, следовательно, в этом случае мы имеем дело с народным творчеством.