Складень. Елизавета Иванникова

      Снова соловьиными ночами

      Посреди московской суеты

      Расцвели, не ведая печали,

      Белые ильинские цветы.

      Замысел самой Елизаветы

      В нестеровской фреске воплощён:

      Тень стены и персиковых веток

      На земле раскинулась плащом.

      Там к Христу – шестою частью суши

      Движется мятущаяся Русь,

      И сияют ликами – Марфуши,

      И глаза небесны – у Марусь.

      Над сквозною рощицею ясной,

      Где цветущий стелется угор,

      Божья Матерь белый, а не красный,

      Покрывалом держит омофор.

      Всё в тебе светло,

      Елизавета!

      Праздным не потворствуя пирам,

      Как же ты любила беззаветно

      Ездить по святым монастырям!

      Преклонять пред образом колени,

      Все скиты вниманием почтить,

      До Перми дойти и до Тюмени,

      И до Алапаевска…

      Почти.

      И в Сарове старца Серафима

      Прославляла с царскою семьей,

      Укрепляясь верой негасимой,

      Возрастала славой неземной.

      Скоро заневестились царевны,

      Сына царь у Бога испросил,

      Лишь княгиня ведала о гневном

      Божьем посещении Руси.

      Будет скорбь молитвенницы главной,

      Зрившей всеобъемлющую гарь,

      Явлена иконою Державной

      В день,

      когда отрёкся Государь.

      Шли в обитель чуду поклониться,

      Веря, не иссякнет житие,

      Раз взяла Небесная Царица

      Русь под покровительство свое.

      Век двадцатый! Плотская несытость

      Позабыла молнию хлыста,

      Поднялись нечистые копыта

      На Россию, Веру и Христа!

      И, вагоны импортной бумаги

      Изведя призывами к борьбе,

      Пришлые хулители и маги

      О народной плакались судьбе.

      Век легко в поэзию рядился,

      Украшая рифмами строку,

      Хвастаясь стихами, что родился

      С ложкою серебряной во рту.

      Как знаменье Божие сурово!

      Светлый разум к вечности привык,

      И умеет вслушиваться в Слово

      Заповедный девичий дневник.

      Под его сафьяновой обложкой

      Стынет, династически строга,

      Подогнув озябнувшие ножки,

      Смертная прощальная строка.

      Восприняв как должное немилость,

      Путь земной смиреньем осеня,

      Мироносно Воле подчинилась,

      Крест приемля, царская семья.

      И страна, готовая к распятью,

      Оттолкнув державное плечо,

      Каиновой сплющена печатью,

      Расплылась горячим сургучом.

      Свечкою грошовою оплавясь,

      Разучив расхристанный мотив,

      Затаился сонный Алапаевск,

      Бездну ада в шахте