Старинное древо. Андрей Красильников
к себе для серьёзного разговора. Пользуясь глухотой супруга и всепоглощающей страстью того к операм (тогда ещё по телевидению их показывали), она прямо при нём, под оглушительный марш Радамеса, категорически потребовала, чтобы сын не потакал отцу в желании узнать что-либо про давно забытое село, не говоря уж о безумном плане его посетить. Поскольку без сопровождающего Петру Александровичу никак не по силам туда добраться, а компаньоном мог оказаться только он, мать взяла с Александра слово уклоняться под разными благовидными предлогами от поездки, даже в одиночку.
Придумывать предлоги не пришлось. В ту бурную пору исторических перепутий работать приходилось и день и ночь: к привычным повседневным заботам добавилась кипучая, отнимающая массу времени общественная деятельность, плавно перешедшая в политическую. Не получалось даже выкроить часок у мольберта. Отец всякий раз ворчал, но ничего не мог возразить на пространные объяснения сына, что тот, мол, трудится в поте лица, чтобы установить в стране совсем другие порядки, при которых их на руках отнесут в родовое поместье и даже выплатят компенсацию за незаконно отчуждённое имущество.
Старики делятся на две категории. Одни беспрерывно твердят о смерти и требуют от домашних относиться к себе, как к умирающим, словно косая уже маячит у дверей. Другие, напротив, вообще замалчивают эту тему, будто собираются пребывать в худшем из миров вечно, и даже не делают необходимых распоряжений, чем усложняют жизнь наследникам. К счастью, Пётр Александрович относился ко вторым и ни малейшим намёком не напоминал, что часы его в любом случае сочтены, что надо торопиться, и вовсе необязательно в таком возрасте дожидаться светлого дня, когда можно въехать в отцовское имение на белом коне.
Александр хорошо понимал мать и разделял её позицию. Ухаживать за могилой в шестистах километрах от дома – абсолютно нереально. И кому она будет нужна дальше, после их собственной смерти? Он только боялся, как бы отец не затвердил свою последнюю волю на бумаге. Облечённая в материальную форму, она приобретала бы ту степень императивности, при которой порядочному человеку уже невозможно ею пренебречь. Впрочем, Берестов-старший категорического намерения покоиться в Троицком не имел: он обусловливал это разными обстоятельствами. Для выяснения их и требовался вояж в те края, а, затягивая его, сын пытался обезопасить себя от последствий возможного чудачества родителя.
Так и не довелось последнему обитателю старинной усадьбы найти покой под её кладбищенской сенью. Умер он неожиданно, во сне, а ещё днём последний раз в жизни произнёс сакраментальную фразу:
– Да, пора ехать в Троицкое.
Как ни странно, но именно с кончиной отца открылся Александру путь в родовые пределы. Однако набранный к тому времени общественный вес не позволял вольно плавать по морю житейских забот. Отправиться туда обычным образом: сесть в поезд, взять на вокзале такси и нагрянуть как снег на голову партикулярным человечком