Блабериды-2. Артем Михайлович Краснов
глаза.
– Ну, чего замер-то? – крикнул Мец и махнул рукой, чтобы внедорожник взял левее.
Автомобиль дёрнулся, наехал колесом на сломанные снежные пласты, сминая их с громким хрустом, и снова замер. Приоткрылось окно. Высунулось круглое мужское лицо.
– Ты, с лопатой, – обратилось лицо к Мецу. – Ты в сторону отойди.
– Езжай, – сухо ответил Мец. – Проходишь. Давай смелее.
От его шеи поднимался пар.
– Ты в сторону отойди, – повторил голос, возвышаясь. – Лопату убери.
– Давай уже, – Мец не двинулся, достал из трико пачку своих папирос и закурил. Дым вокруг него поднялся такой, словно выстрелила пушка.
– Слышь, псих?! – голос стал ядовитым. – Тебе в бубен дать? Взял лопату, отпрыгнул в сторону. Я сейчас выйду!
– Ну, выйди, – Мец продолжал стоять.
Внедорожник поехал, сталкивая Меца в сугроб, почти ломая ему колено. Голос снова заорал:
– Лопату убрал, дебил! Ты слов русских не понимаешь? Шиза грёбанная!
Автомобиль плюнул в нас снегом и уехал на парковку. Вентиляторы шумели так, словно он готовился ко взлёту.
Я знал водителя. Это был папаша веснушчатой Тони. У него было полное лицо, мелкий вздёрнутый нос и огромная талия. Он смахивал на толстого ребёнка и в свои лет пятьдесят был энергичен, как пятнадцатилетний.
Я видел их с Тоней несколько раз в вестибюле. Тоня молчала и сидела всегда на самом краю скамейки, словно ожидая команды уйти. Папаша был ласков и причуд дочери словно не замечал.
Он выбрался из-за руля, поднялся вразвалку на заднее крыльцо и крикнул Мецу:
– Э, старик! Ты гавкай поменьше, понял? А то намордник надену. Я сейчас главному вашему объясню про тебя. Ты имей в виду.
Мец стоял как замороженный. Я не заметил, как он исчез. Я отлучился в подсобку за ломом, а когда вернулся, Меца уже не было.
Когда я бежал к главному входу, горизонт раскачивался и всё вокруг плыло. Дежурная медсестра Меца не видела. Ножа под зелёной трубой курилке не было. Мец нашёл свою идеальную жертву.
Куда пошёл Тонин папаша? Он говорил про главного. Я взлетел на третий этаж и замер у двери Сителя.
Через дверь доносились голоса. Речь Тониного папаши была монотонной и глухой, словно он читал Сителю проповедь. Тот лишь громко соглашался. Значит, Мец ещё не успел его достать.
Папаша вышел минут через двадцать, и гримаса отвращения застыла на его лице, словно я просил денег.
– Чего тебе? – спросил он брезгливо.
– Вы его зря разозлили, – сказал я. – Вы его совсем не знаете.
– Мне таких знать не надо, – он сплюнул одними губами и зашагал по коридоры.
Жировые складки на боках делали его похожим на гружёного осла. Я двинулся следом.
К дочери он не пошёл: спустился вниз и через чёрный выход сразу направился к машине. Мец стоял возле неё и смотрел молча. Лицо его было почти безмятежным, словно он хотел извиниться, но правая рука, отведённая назад, зажимала острое жало. Я не видел этого, но знал, что оно лежит вдоль запястья, и эта близость возбуждает мецевы вены.
Я