Пояс Богородицы. Борис Гучков

      Тряской дорогой, с ухабами, ямами, —

      Эй, осторожней! —

      Думая думушку, еду я с ярмарки

      Пустопорожний.

      Пилит, как червь золотистое яблоко,

      Женушка Варя,

      Что задарма перекупщику Якову

      Отдал товар я,

      Что надурили меня, облапошили

      Яковы снова…

      «Ладно, не ной! Но зато ты с калошами —

      Чем не обнова!

      Трудные, Варя, но духом не нищие

      Прожили годы.

      Глянь, я с какими купил голенищами

      Нынче заброды!

      Славная ярмарка! Тихая, мирная.

      Дивная осень!..

      А золотую я выловлю, милая,

      Невод забросив…»

      Как же здорово здесь! Он не выцвел,

      покоясь под небом,

      Старый пруд за селом, мой Байкал, моё озеро Рица…

      В ожиданье машины с продуктами,

      главное, с хлебом,

      Новость в городе вызнав,

      говорила вчера фельдшерица:

      «Да, с армяном… Ашот… родила

      ещё в прошлое лето…

      Представляете, бабы, а мы и не знали доселе!

      Ну так вот, узнаю: поместила в приют Виолетта

      Годовалую дочь. Как порушило времечко семьи!

      Да, он выгнал её… Опростала, как водится, брюхо,

      И – трава не расти!

      Эх, взглянула б на дочку мамаша!..»

      И мне вспомнилась тотчас Виолеттина мама —

      Надюха,

      Девка с горькой судьбой,

      раскрасавица сельская наша.

      От её красоты не укрыться, бывало, не деться.

      Равнодушно смотрю на дурацкие конкурсы в мире.

      Каюсь, сам пацаном на неё я любил заглядеться.

      Она старше меня была года на три, на четыре.

      Нет, пожалуй, на пять. Ведь она же ровесница Нине.

      Ухажёры вились возле тихого домика крали.

      Вон их дом край села,

      если можно назвать будет ныне

      Домом рёбра стропил, потому как железо украли.

      Соблазнив неземной красотою иных побережий,

      На крутой иномарке, на белого цвета «Тойоте»

      Девку попросту выкрал какой-то кавказец заезжий.

      Надя крикнула всем, уезжая: «Здорово живёте!»

      Ей «останься!» кричали,

      но были мольбы бесполезны,

      И трава-мурава затянула тропинку к порогу.

      Год назад умерла от какой-то тяжёлой болезни.

      Виолетта рожала, а Надя преставилась Богу.

      Всё о Наде и дочке я за чаем узнаю у Нины.

      Память детская вновь унесётся далёко-далёко.

      Надо б завтра проведать глухие её Палестины.

      Я ведь сам пацаном там порою крутился у окон.

      На селе довольно скучные

      Вечера, сказать по правде.

      Мимо окон моих Лушенька

      Пробежала в белом платье.

      Позвала, видать, Наталия,

      Вот