Неумерший. Жан-Филипп Жаворски
матери, которым она с недавних пор к нему прониклась.
Столпившиеся во дворе ратники расступились, пропуская вперёд ещё одного богатыря. Его украшения, оружие и даже ножны, обвитые длинными орнаментами в виде драконов, служили наглядным доказательством могущества. В его неброских дорожных одеяниях, напротив, не было и намёка на вычурность, ровно как и в шевелюре и усах, остриженных довольно коротко. Он и без всяких причуд выделялся из толпы, и виной тому – его внешность. Его левое веко, одутловатое от шрама, застыло несмыкающейся щелью на пустой глазнице. Вид этого давнего увечья повергал окружающих в тягостное смущение, ибо то, чем он за него поплатился, было бесценно – гораздо значимее, нежели потеря зоркости или пригожего вида.
– Здравствуй, Данисса, – сказал он, уставившись на мать своим единственным глазом.
– Убирайся отсюда! Я не звала ни тебя, ни твоих воинов. Вы здесь непрошеные гости. Довольно уж того, что ты посмел показаться мне на глаза!
Калека-воин невозмутимо кивнул:
– Я понимаю тебя, Данисса. Я тоже пришёл к тебе без особой радости. Я предпочёл бы, чтобы Сумариос занялся этим поручением сам, да поделать тут нечего: Амбигат настоял, чтобы я с тобой поговорил.
– Вот ты со мной и поговорил. Скатертью дорога!
Одноглазый воин стерпел дерзость с бесстрастным видом, тогда как недовольство ратников за его спиной уже становилось ощутимым: мать зашла слишком далеко, и это оскорбление, словно искра, разожгло возмущение в толпе. Кроме небольшой горстки воинов Сумариоса, отряд состоял из чужеземцев, служивших под началом одноглазого, и только его спокойствие удерживало их от буйства.
– Мы уйдём, ежели ты не благоволишь нас принять, – медленно произнёс он, – но не сейчас. Я всего лишь поприветствовал тебя, Данисса, я с тобой ещё не поговорил. Я пришел к тебе с поручением от твоего брата.
– Впусти его ненадолго в дом, – настаивал Сумариос. – Дело важное и не терпит посторонних ушей.
– Нет! – отрезала мать. – Раз явился ты ко мне с посланием от твоего господина, то не заставляй умолять себя, Комаргос. Чем скорее ты его передашь, тем скорее повернёшь восвояси.
Калека заткнул большие пальцы ладоней за поясной ремень и, казалось, взвешивал каждое слово.
– На самом деле это более, чем послание, – уточнил он.
Впервые он отвёл внимание от матери и окинул взглядом нас с братом:
– Это твои сыновья, Данисса?
– Это сыновья Сакровеза, – раздражённо ответила она.
– Это, прежде всего, племянники Верховного короля. Они подросли за то время, что я их не видел. Ровно десять лет минуло с тех пор. Подумать только, как ясно я помню тот день… Когда я возвращался с берегов Лигера, он только начал заживать…
Небрежным жестом он указал на свою пустую глазницу.
– А они окрепли, – продолжал он, – и стали похожи на тебя, особенно младший. Пора бы остричь им волосы.
– Ты не посмеешь и пальцем их тронуть! – в сердцах выкрикнула