Неумерший. Жан-Филипп Жаворски
же ещё Верховный король мог доверить твоих сыновей? – недоумённо спросил Сумариос. – Буосу? Сегомару? Эти-то как раз поживились во время войны Кабанов, но уж поверь мне, что для твоих сыновей они намного опаснее.
– Все они одного поля ягоды, – фыркнула мать. – Свита моего брата насквозь кишит аспидами! Я не могу допустить, чтобы мои сыновья оказались в прямом подчинении хоть у одного из них.
– Но ведь это королевские богатыри! Кто же ещё остаётся?
– Ты, Сумариос. Ты тот, кто у меня остался.
Правитель Нериомагоса замялся на мгновение, а затем махнул рукой:
– Это чистой воды нелепица. У меня только двенадцать воинов, в королевском кругу я сижу далеко по левую сторону от него. Да и потом, вернулись мои сыновья – они и понесут моё оружие на эту войну…
– Ты любишь моих сыновей, хоть они тебе и не родные. Комаргос же их ненавидит.
– Все будут защищать Комаргоса на поле битвы. С ним мальчики будут в большей безопасности, чем со мной.
– Все защищали Комаргоса на берегу Лигера. Что с того – и глаз вон, и вся рать полегла.
– Дело прошлое. Комаргос тогда был моложе, и он вызвал Ремикоса на поединок.
– Кто может ручаться, что и на этот раз он не вызовет на бой какого-нибудь принца амбронов?
– Он будет действовать более осмотрительно, ведь истинным полководцем в этой войне является именно он. Ему поручено прикрывать Амбимагетоса, поставленного во главе войска только потому, что он сын Верховного короля.
– Вот именно. Никто не оспорит его приказа, если он решит послать моих сыновей в самое пекло. Нет, Сумариос, довольно! Никогда сыновья Сакровеза не будут прислуживать этим иродам.
– Почему же я? Несмотря на то что нас с тобою многое связывает, Данисса, я не смогу дать им больше, чем они получат на службе у более могущественного воина.
– Потому что ты сможешь выполнить то, что прихвостни моего брата не сделают никогда. Ты сможешь поклясться мне, что мои дети вернутся живыми.
Поразмыслив, мать всё же дозволила Комаргосу и его воинам разместиться в нашем имении, и отнюдь не из-за почитания священных законов гостеприимства: это был единственный способ удержать нас подле себя ещё хоть на одну ночь. Чтобы накормить такую ораву, пришлось извлечь из кладовой все запасы. Сумариос, смутившись, предложил возместить нам убытки, хотя бы отчасти, намереваясь послать пастуха за парой своих бычков. Мать гордо отказалась. Пренебрегая мимолетной выгодой, она предпочла оставить Сумариоса в должниках.
Вечерняя трапеза проходила весьма напряжённо. В зале нашего дома, которая всегда казалась нам просторной, вдруг стало совсем тесно, когда в неё втиснулись тридцать здоровяков. Нам даже не хватило места, чтобы сесть в круг, а у тех, кто теснился вблизи таганов[48], от жара плавились башмаки. Мать заняла место хозяина дома. Выпрямившись, будто оружейный трофей[49], она расположила нас по обе стороны от себя, Сеговеза – слева, меня – справа, подчёркивая