Град огненный. Елена Ершова
называемый Переход – тот переломный момент, когда васпы отказались от прежней жизни и стали жить по законам человеческого общества – это разве не полностью самостоятельное решение?
– Переход мы осуществили сами, – подтверждаю я.
– Но это стало возможно лишь после гибели Королевы, – возражает Морташ. – Она была стержнем, удерживающим васпов. Когда стержень уничтожили – механизм рассыпался на кучку деталей. Но это не значит, что каждую деталь нужно считать за личность. Потому что следующий атрибут – это разум.
– Разве васпы не разумны? – перебиваю. – Я стою перед вами. Я говорю. Я мыслю.
– При первом рассмотрении да. Но разум – это еще и способность адаптироваться к новым ситуациям, способность к обучению, понимание и применение абстрактных концепций… Вы понимаете, что такое «абстрактная концепция»?
– Я учусь, – холодно отвечаю ему. – Дайте нам время. Способности к обучению у нас имеются так же, как у людей. Другое дело – люди хотят ограничить нас в возможности получать знания. Именно для того я здесь, чтобы уравнять права людей и васпов.
– Тогда остается последний атрибут, – Морташ со значением переводит взгляд с меня на ведущего и обратно. – Чувства. А вот с этим, господин Вереск, у вас проблемы. Не так ли?
Я смотрю исподлобья, раздумываю, что сказать. Но затягивать паузу нельзя. Это будет означать – дуэль проиграна, едва успев начаться. Поэтому произношу:
– Отчего же. Васпы испытывают боль. Или страх. Только не всегда показывают это.
– Животные тоже испытывают боль и страх. Но это не ставит их на одну ступень с человеком. Я говорю о высоких чувствах. Об отношении к искусству, например.
– Хорошо, что вы затронули эту тему, господин Морташ! – радостно перебивает ведущий. – Потому что мы пригласили на передачу директора благотворительного фонда «Открытые двери», которая подготовила для нас интересный материал и попробует ответить на вопрос – есть ли у васпов эмоции и чувства? Итак, встречайте – гость нашей студии, Хлоя Миллер!
Я рефлекторно сжимаю пальцы на стойке и замираю.
Свет выхватывает из темноты точеную фигурку, облаченную в вечернее платье. Волосы крупными завитками спадают на плечи. Теперь она – точная копия русалки из моего сна. И я стою, не двигаясь, одурманенный ее запахом и чистотой. А она осторожно поднимается по ступенькам, но на последней неловко оступается. К ней тут же учтиво подскакивает Морташ, галантно подает руку. И она смущенно улыбается, и, конечно, принимает его помощь. Это, по-видимому, нравится зрителям – зал разражается аплодисментами. Тогда Морташ наклоняется, целует ее маленькую ладонь и проводит к свободному микрофону, после чего возвращается на свое место, сыто отдуваясь и самодовольно пофыркивая в усы – объевшийся сметаны кот.
А я? Стою столбом, пытаясь справиться со своим наваждением и слабостью в коленях.
– Спасибо, господин Морташ, – благодарит Хлоя. – Всем доброго вечера.
Она поправляет микрофон