Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория. Юрий Вяземский
в крытых носилках, когда они ехали к нему или к ней домой; в роще на плаще и под деревом, если по дороге попадалась им роща; в саду, «в беспорядке вокруг свежих роз накидав» – так у Проперция; один раз – на заброшенном кладбище, потому что они шли пешком и его несчастной купидонке так сильно приспичило… Однажды он ворвался ко мне в дом, упал передо мной на колени и взмолился: «Тутик! Пойди, погуляй на часочек! Лесбия моя умрет, если твой кров не придет нам на помощь!» И я еще не успел выйти из дома, как они сплелись, будто плющ вокруг дуба, вцепились друг в дружку, как египетские кошки, и тут же, в прихожей, на холодном полу… Когда часа через два я вернулся, у них в самом разгаре была навмахия в имплувии… Вернувшись еще через час, я застал их под лестницей на ложе рабыни; она была в позе филлейской матери, а он – парфянского стрелка… Увы, мне пришлось нарушить гостеприимство и прервать их заезды. Ибо к вечеру ожидался возврат из деревни моего отца. И, надо сказать, остававшиеся в доме рабы были так сильно смущены и перепуганы, что заперлись в винном погребе и едва не окоченели… Лесбия – так Кузнечик называл эту женщину в честь возлюбленной Катулла – Лесбия, уходя, обхватила меня руками за шею и закричала мне в ухо: «Он демон! Он бог! Я с ним теряю рассудок и превращаюсь в менаду!.. Вакх! Приап! Аполлон! Мне хочется умереть! Я не хочу возвращаться на землю!..» Она бы совсем меня оглушила, если б Кузнечик не пришел мне на помощь и не вытащил свою подружку сначала в прихожую, а затем – на улицу.
Преувеличивал, говоришь? Нет, полагаю, преуменьшал.
Юкунда-рабыня уже массировала Вардию живот, все ниже и ниже спускаясь руками. Я старался теперь не смотреть в их сторону.
А Гней Эдий все больше оживлялся:
– Помнишь, у Катулла:
Ты меня поджидай, приготовься
Девять кряду со мной сомкнуть объятий.
Разрешай же скорей: нету мочи, –
Пообедал я, сыт и, лежа навзничь,
И рубаху и плащ проткну, пожалуй.
Так вот, однажды, когда мы гуляли с Кузнечиком, он, описывая мне очередное свое любовное ристание, вдруг рассмеялся, словно малый ребенок, тряхнул кудрями и, указав пальцем на статую Приапа – мы прогуливались по садам Мецената, – воскликнул: “Я как он! То есть в любой момент. И даже без всякого повода!” – Я не понял его восклицания. Тогда Кузнечик распахнул плащ и велел: “Смотри на тунику”. Я стал смотреть и увидел, как туника медленно приподнимается… – “В любой момент могу вывести из стойла моего скакуна”, – смеясь, объяснил мне мой друг…
– Не надо на меня смотреть! Я этого не умею и никогда не умел! – крикнул мне Вардий, хотя, повторяю, я уже не смотрел в его сторону.
А он продолжал игриво и радостно:
XV. – Мы все ему в подметки не годились! Даже Юл Антоний, к которому, насколько я знаю, Приап всегда был благосклонен.
Заметив, что я испытываю определенные трудности в купидонстве, Кузнечик, чуткий друг и верный товарищ, попробовал некоторых из своих купидонок