Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория. Юрий Вяземский
ж, как бычок, выбегаю из стада,
Чтоб свободы вкусить и ветром напиться.
Стихи эти потом никуда не вошли, но я их хорошо запомнил.
Валерий Мессала долгое время, что называется, сквозь пальцы смотрел на проделки Кузнечика. Но когда жалобы на его поведение стали почти непрерывными, когда самого Мессалу стали обвинять в покровительстве развратнику, когда в кружке Мессалы Кузнечик закупидонил и отприапил начинающую поэтессу Сульпицию, Мессала, наконец, осерчал и ласково, но твердо и укоризненно, как он это умел, стал внушать своему любимчику, что молодость молодостью и проказы проказами, но надобно все же чтить благонравие, проявлять скромность, не уступать соблазнам, не допускать буйства. Кузнечик же, как рассказывали, тут же, ни мгновения не раздумывая, ответил ему стихами, которые потом попали к нему в «Амории»:
Я ненавижу порок. Но сам ненавистного жажду!
Нет, себя побороть я не смогу ни за что!
За спину руки загнув, влекут за мной Благонравье,
Скромность и всех, кто ведет с войском Амура борьбу.
Рядом со мною Соблазны идут, Заблуждение, Буйство, –
Где бы я ни был, всегда эта ватага со мной.
Я и людей, и богов покоряю с таким ополченьем.
Я без содействия их вовсе буду нагим!
Услышав эту импровизацию, Мессала, говорят, рассмеялся и отпустил Кузнечика. Однако тотчас отправил письмо Марку Агриппе, в котором просил быстро и незаметно освободить Пелигна от должности судьи-центумвира… Мессала в ту пору уже отошел от политики, перестал быть префектом Города. Но связи у него по-прежнему были широчайшими, влияние – преогромнейшим, и Август, хоть и сетовал на его уклонение от государственной службы, считал Мессалу одним из самых близких к нему и преданных ему людей.
Говорю: стихов почти не писал, – продолжал сердиться Вардий. – Но множество знал чужих стихов и ими тоже отбивался от своих критиков. Гораций, который дружил с Меценатом, иногда заходил к Валерию Мессале, и как-то раз, встретив у него в застолье Кузнечика, принялся его распекать: дескать, бог знает на что тратит время своей юности. Кузнечик его некоторое время слушал, а потом, глядя на Мессалу, укоризненно воскликнул:
Мы говорим, говорим, время ж завистное
Мчится. Пользуйся днем, меньше всего веря грядущему!
Все возлежавшие за столом рассмеялись, потому что то были известные стихи самого Горация. Гораций самодовольно улыбнулся, но решил продолжить наставления и сказал: «Днем надо пользоваться. Но надо ли устраивать буйные кутежи?»
А Кузнечик ему в ответ:
Я сгораю, когда тебе, Лидия,
Буйный хмель запятнал плечи прекрасные
Иль пламенный юноша
Зубом запечатлел след на губе твоей.
Под общий хохот Гораций насупился, запыхтел и пробурчал: «Но надо же знать меру».
А Кузнечик:
И бессилен пред натиском
Я Венеры: она с Кипром рассталася.
Так подайте ж, прислужники,
Дерна мне, и