Чаша. Татьяна Батурина

      Вид из окна свечой уравновешен:

      Темным-темно, а душеньке светло,

      Она сама и трепетность скворешен,

      И ветра многовейное крыло,

      И белая неспящая фиалка,

      И вишни родословнейший порфир…

      Вблизи свечи душа не приживалка

      В миру, но – собирающая мир.

      В светлыне сна увидев тайну

      Преображенной красоты,

      Неуж открою миру-татю

      Её лучистые черты?

      Неуж отдам своё виденье

      Для обомления толпы –

      И этот свет, и это пенье

      Спирально вьющейся тропы

      Меж мной и сердцем Мирозданья,

      Меж мной сейчас и мной потом?

      О, да!

      Отдам во имя здравья

      В миру земном…

      В миру ином…

      Грех лежит и на обочине,

      Если в сердце стыд вины,

      А уста, к речам охочие,

      Быть немыми не вольны.

      Правдолюбие румяное,

      Усмири своё браньё!

      Тлеет сердце окаянное,

      Покаянное моё…

      Память, с горестными дланями

      Надо мною не витай,

      Небывалыми преданьями

      Зряшно сердце не латай.

      Ведь сердечному страданию,

      Сколь судьбы ни тленна нить,

      Как родному Мирозданию,

      Всё положено вместить.

      Исцелится ли печалями

      Сердце?

      Может быть, оно

      Всепрощающим молчанием

      Вдруг да будет почтено?..

      Стал златом свет, во свет излилось злато

      Столь простовато-незамысловато,

      Что, как пчела над чашею растенья,

      Парит душа над чашею творенья.

      Святые, упоительные крýги!

      А хорошо из сей братины, други,

      И ныне причащаться православным

      Святых Даров под Небушком державным!

      А крýги сердца – словно крýги чаши,

      А в сердце чаши – светокущи-чащи

      Дыханий православных, сопричастных

      Тем Таинам – Всеведущим,

      Всевластным…

      Явленье чаши – вечности явленье.

      Когда бы не Иваново кропленье,

      Увиделось бы: Ангелы из дели

      Небесной свет в миру запечатлели.

      Но делал-то Иван. А наше дело,

      Не допуская в творчестве пробела,

      Оповестить честнóй крещёный мир,

      Что делывал честнóй Иван Фомин…

      Мне сказывали разное о счастье:

      О череде пленительных сует,

      О блеске славы, роскоши и власти…

      Поэт лишь знал, что счастья вовсе нет.

      Он знал ещё: то слаще, что вольнее,

      То совестней, что горше и больней, –

      О, сколь для сердца гибельных волнений!

      Великому великое видней.

      Но