Девятое сердце земли. Тери Аболевич
руками к телу покойного и стал шарить по его одежде – по карманам и вдоль корпуса, будто ища нечто ценное. Офицеру стало невыносимо противно, захотелось пристрелить этого калеку на месте.
– А ну, отставить! – рявкнул Конмаэл, и от неожиданности вздрогнули все, кто был в ангаре. Его голос пронёсся резким эхом по стенам.
Плешивый старик уставился на него непонимающим гневным взглядом. Ему было неведомо, почему нарушили его славный обычай, но руки он убрал.
– Арон, убирайся отсюда! А вы продолжайте свою работу.
Проходя мимо Форальберга, старик злобно зашипел, и Конмаэл подумал, что сейчас он на него набросится и укусит, как дикая обезьяна, но тот прошёл мимо и скрылся за дверями.
– Он всегда так делал, командир Конмаэл, – обиженно протянул Кит Мэри.
Лейтенант поморщился, вновь услышав от подчинённого своё имя, но оставил это без внимания.
– А теперь не будет. И я приказываю вам пресекать подобные мерзости. Эти люди заплатили жизнью за свои преступления, и теперь всё, что при них, вместе с ними и исчезнет. Ясно?
Солдаты промолчали. Игнот и Томаш – в силу своей замкнутой внутренней системы, Кит Мэри – потому что понурился и смотрел виновато, для него этого было достаточно.
Конмаэл мог смириться со всем, что происходило вокруг, пока оно было частью большого механизма крепости, но эта шестерёнка была лишней – уродливой, нескладной, хоть и подходящей по размеру, но насквозь прогнившей. Такое он был намерен выкидывать прочь. Быть может, стоит выкинуть Арона целиком, со всеми его непонятными шестерёнками.
Солдаты развели огонь и закрыли печи. Где-то внутри потрескивало, разрасталось невнятное гудение.
– Всё, – глухой голос Томаша шёл откуда-то из глубин его желудка. – Долго топиться будут, часа три в общем. Что останется – в поля, оно уже неважное.
Офицер кивнул, не отрывая взгляда от дверцы печи. За ней неровно полыхало. Вот и всё – скоро они обернутся прахом, и никто не вспомнит, что жили на свете такие существа. Конмаэлу не было интересно, кем они были и что чувствовали, что сделали за свою жизнь. Они горели там, как горят дрова, отдавая себя вечности без всякой цели, просто растворяясь прочь из реальности. Он не чувствовал ничего, сознавал только тщетность бытия. Был человек – нет человека. А человек ли? Был ли?
Ход его мыслей прервал Игнот, который подошёл почти вплотную к печи. Он потёр ладони и вытянул руки перед собой. Подошли погреться и остальные. Душно запахло дурным.
– Заканчивайте и возвращайтесь в крепость, – бросил Конмаэл и, развернувшись, вышел за скрипучие двери ангара. Арон уже угнал мулов.
Уходя прочь по дороге, Форальберг спиной чувствовал чёрный дым, взвивающийся к небесам. Матей говорил, что, если их сжигать без одежды, дым почти белый. Их уход чернит форма, принадлежность, ярлык врага. Впрочем, пустое. Он не видел в происходящем справедливого торжества правильной жизни