В стране «Тысячи и одной ночи». Тахир Шах
обуздывать фантазии, освобождать от них ум. Но воображение никуда не девается, оно прячется глубоко – искра, ждущая своего часа, чтобы зажечь факел.
Сидя в кафе, я почувствовал, будто вдоль позвоночника сверху вниз выстреливают фейерверки. Перед глазами замелькали яркие сполохи: огненно-красные и пронзительно-синие. На языке возникло множество вкусовых ощущений, в нос ударил аромат тысячи цветов.
Это было не что иное, как сила воображения.
Три дня сторожа избегали меня. Осман и Медведь забрались на крышу и делали вид, будто смолят ее. Я звал их, упрашивая спуститься и все-таки объяснить, почему Хамза ушел. Наконец, я отловил Османа за конюшнями – он рассыпал вдоль стен гранулы крысиного яда.
– Хамза не вернется, – сказал Осман. – И вам его не переубедить.
– Но почему? Он проработал здесь не один десяток лет!
– Месье Тахир, – сказал Осман, распрямляясь. – Ему стыдно, вот почему.
На следующий день я пошел в кофейню «Мабрук» и за уже привычным столиком увидел доктора Мехди. Под легким серым плащом у него виднелась пижама. Брови доктора блестели от пота, да и сам он выглядел бледным.
Я спросил, здоров ли он.
– Трое суток лихорадило, – ответил доктор. – Сегодня утром уже лучше, но слабость до сих пор не отпускает. Во время лихорадки меня мучили кошмары: воюющие дикари, чудовища, гули, джинны… И не было никакой возможности от них избавиться. Чем упорнее я пытался, тем глубже увязал в кошмаре.
Доктор замолчал, устало вытирая лицо.
– Вообще-то у меня постельный режим, – продолжил он. – Жена, узнав, что я куда-то собрался, устроила скандал. Но я должен был рассказать тебе…
– Что рассказать?
Доктор поочередно хрустнул костяшками пальцев.
– Дело в том, – неторопливо начал он, – что в лихорадочном бреду мне привиделось, будто я в клетке в дворцовом саду. Неподалеку от клетки – великолепный фонтан, рядом – длинный стол, уставленный блюдами с кускусом, финиками и прочими фруктами. Но до яств было не достать. Я сидел в клетке как дикий зверь. По всему полу валялись кости узников, встретивших свою судьбу, которой я надеялся избежать.
– Ты был один?
Доктор посмотрел мне в глаза. Обычно он оставался бесстрастным, до такой степени, что порой это раздражало. Но болезнь подкосила его.
– Да, один. Хотя… была еще крошечная птичка. Худхуд, то есть, удод. Удод мог запросто улететь – расстояние между прутьями позволяло, но почему-то оставался со мной. Вот из-за этой-то птички я и потащился сюда.
Я все еще ничего не понимал.
– Но что общего между мной и птицей из твоего сна?
– Птица поведала мне притчу, – ответил доктор, – и наказала передать тебе.
На минуту-другую воцарилась тишина. Старый доктор промокнул испарину со лба.
– Так что же она поведала? – напомнил я.
И снова доктор уставился на меня тяжелым взглядом. Он заговорил только тогда, когда убедился, что я