Проклятое время. Габриэль Гарсия Маркес
и увидел ярко-розовое облако над рекой.
– А как его кормят?
Алькальд спрыгнул с гамака и закрыл балконную дверь.
– Я свой долг исполнил, – ответил он. – Сесар Монтеро не хочет беспокоить жену, а пищу из гостиницы не ест.
Он стал опрыскивать комнату аэрозолем от москитов. Падре поискал в кармане платок, чтобы прикрыть нос, но вместо платка нащупал смятое письмо.
– Ах! – воскликнул он и начал разглаживать его ладонью.
Алькальд остановил опрыскивание. Падре зажал нос, но это не помогло: он чихнул два раза.
– Чихайте, падре, на здоровье, – сказал ему алькальд. И, улыбнувшись, добавил: – У нас демократия.
Падре Анхель тоже улыбнулся, а потом сказал, показывая запечатанный конверт:
– Забыл отправить на почте.
Платок он обнаружил в рукаве и, по-прежнему думая о Сесаре Монтеро, высморкался.
– Получается, он у вас на хлебе и воде, – сказал он.
– Если это ему нравится… – отозвался алькальд. – Не будем же мы кормить его насильно.
– Больше всего меня заботит его совесть, – сказал падре.
Не отнимая платка от носа, он наблюдал за алькальдом, пока тот не закончил опрыскивание.
– Похоже, совесть у него нечиста, коль боится, что его отравят, – сказал алькальд, поставил аэрозоль на пол и добавил: – Пастора любили все.
– Сесара Монтеро тоже, – сказал падре.
– Но Пастор все-таки мертв.
Падре посмотрел на письмо. Небо багровело.
– Перед смертью Пастор, – прошептал он, – не успел даже исповедаться.
Перед тем как снова лечь в гамак, алькальд включил свет.
– Думаю, завтра мне полегчает, – сказал он. – После допроса можете его исповедать. Это вас устраивает?
Падре Анхель согласился.
– Исповедь необходима для успокоения его совести, – заверил он.
Царственно поднявшись, он посоветовал алькальду не злоупотреблять болеутоляющими, а алькальд со своей стороны напомнил падре о письме, которое тот хотел отправить.
– И, падре, – сказал алькальд, – поговорите, пожалуй, с зубодером.
Он посмотрел на священника, уже спускавшегося по лестнице, и, улыбнувшись, добавил:
– Главное, ради установления мира и спокойствия.
Телеграфист, сидя у дверей своей конторы, созерцал умирающий закат. Когда падре Анхель отдал ему письмо, он вошел в помещение, послюнявил языком пятнадцатисентавовую марку (авиапочта плюс сбор на строительство) и начал рыться в ящике письменного стола. Когда зажглись уличные фонари, падре положил на деревянный барьер несколько монеток и не попрощавшись вышел.
Телеграфист продолжал рыться в ящике. Через минуту ему это надоело, и он написал чернилами в углу конверта: «Марок по пять сентавов нет», а ниже поставил свою подпись и штамп почтового отделения.
После вечернего молебна падре Анхель увидел, что в чаше со святой водой плавает мертвый мышонок: Тринидад ставила мышеловки на самом краю купели. Падре схватил утопленника за хвост.
– Если произойдет несчастье,