Параметры поиска. Исаак Ландауэр
избавлен был от скуки. В обыденности финала этой, в целом, необычной истории сомневаться не приходилось. Чтобы задуматься, осознать и принять хотя бы такого невинного отшельника, обществу требуется для начала… впрочем, какая разница, что бы там ни потребовалось, если общества как такового давно уже нет. Есть относительное единство взглядов, то есть все хотят пожирнее и погуще, по возможности без особых стараний и при необходимости любой ценой. Но чего-то действительно цементирующего социум, идеологии ли, религии, любви. «Хотя любовь есть вовсе самая изощренная форма эгоизма, – рассуждал многоопытный скептик. – Можно бесконечно упиваться своими чувствами, без устали твердить о них, но оставаться интересным для объекта нескончаемых излияний – ведь говоришь-то о любви к ней. Хитро придумано, ничего не скажешь». Николай хорошо видел, как за неполное поколение мир, ещё недавно состоявший из идеалистов, мечтавших о свободе, размышлявших и готовых на поступок, за два десятка лет превратился в озлобленное стадо самовлюблённых особей обоего пола, чей круг интересов раз и навсегда замкнулся единственно на себе или, в лучшем случае, на своей семье. Так оно, безусловно, и должно быть, но сомнение будто червь точит всякое начинание, и Николаю требовалось лишний раз убедиться в правильности выбранного пути. Цивилизация вошла в фазу окончательного, оставалось лишь надеяться – не финального, расцвета, когда повержены все условности и во главу угла возведено единственное несомненное божество – потребность. Жрать, дышать, пить, любить, радоваться детскому смеху, умиляться собственной щедрости, иногда даже чуточку страдать, но во имя чего-то понятного, осязаемого. Собственно, это и есть рай, идеал существования, гармония нарастающего блаженства. Без антипода не обошлось и в лучшем из миров, так что в роли ада весьма закономерно появилась необходимость: работать, бороться, добиваться, ограничивать себя, умереть, в конце концов. Два новых полюса, плюс и минус, окончательно утвердились на годы, века и тысячелетия, смотря по тому, насколько хватит многострадальной планеты, и силы, способной разрушить их гегемонию, не наблюдалось ни за одним из горизонтов. Спешно вытеснялись последние инстинктивные атавизмы: юные матери, сцеживая молоко, торопились снова нырнуть в притягательный алкогольно-наркотический разврат; те, что постарше, спешили избавиться от повзрослевших отпрысков, чтобы успеть прожить последние мгновения перед лицом наступающей старости. Бабушки охотно нянчили внуков, но от дорогих подарков чадам очевидно устранялись, предпочитая группами бодрых пенсионеров весело путешествовать по благодатной Европе. Всё приводилось к одному простому общему знаменателю, и это было хорошо. Больше не требовалось играть с самим собой в прятки, стесняясь использовать или предавать, наконец-то пришло долгожданное время тотального, всеобщего недоверия, когда отец с опаской глядит на взрослеющего сына, прикидывая шансы закончить жизнь в доме престарелых,