OUTSIDE. Исаак Ландауэр
бросить оскорбление власти в лицо, а не только выставить надпись: «Путин – это война» вместо фотографии в мессенджере. Последних в России всегда было с избытком, гордых неповиновением борцов за идеалы гражданского общества – посредством социальной активности на страницах профайла, где, на всякий случай, отсутствовала фамилия. Не то чтобы они сильно его раздражали, но эта вечная игра в непреклонность, оформленную в продуманный, всесторонне контролируемый и потому мнимый риск, временами заставляла его вспомнить те благодатные времена, когда за убеждениями хоть что-то стояло. Лично Диму текущая ситуация устраивала вполне, отчасти – потому что его не трогали, но во многом и благодаря приверженности здоровому праву силы, которое в его понимании всё же перевешивало толерантность, сострадание и прочие свойственные развитому обществу признаки. Подобно всякому на его месте, он не связывал нынешнее пребывание в заточении с этой не слишком жизнелюбивой философией, но полагал его результатом фатального стечения обстоятельств, принудивших его сделать то, что сделал. Морально-этическая подоплека убийства как такового его также не волновала: лишить жизни в честной драке один на один для него равнялось оправданию жестокости, тем более, что в основе поступка лежало тридцатилетней выдержки мировоззрение, основанное на личных понятиях о справедливости. Последнее составляло основу жизненной позиции молодого мужчины, хотя и принимало, как выяснилось, подчас весьма своеобразные формы. Имея достаточно времени для диалога с самим собой, Дима быстро пришёл к заключению если не об оправданности совершённого, то о некоторого рода безысходности, не оставившей ему пространства для маневра.
В интерпретации органов внутренних дел это укладывалось, однако, в банальную сто пятую статью без налёта «интеллигентствующей составляющей», как буквально выразился гражданин следователь, весёлый хваткий парень, запланировавший себе умеренно честолюбивую карьеру. Его задачей было сдать поскорее дело в суд, не вникая в бесчисленные подробности, которые, следуя завету ещё Жеглова, пистолет всё равно не перетянут. К тому же в данном случае виновность оказывалась налицо, чего не отрицал и сам обвиняемый, разве что досаждая на допросах следствию долгими пространными монологами – не относящимися к делу, но полагающимися быть скрупулезно запротоколированными – мокруха в районе была не редкость, но, положительной статистки ради, преступление Димы требовалось классифицировать как бытовуху, с чем наглый убийца категорически не соглашался. На этой почве возникло и развилось между ним и Вячеславом Владимировичем, так звали вершителя правосудия – ну не суд же, в самом деле, выносит приговоры в забытой богом областной дыре, полнейшее недопонимание на грани открытого конфликта.
Ведь стоило подшить к делу все мысленные изыскания подозреваемого, коих накопилось уже на целый почти том, как невинный мордобой с фатальными последствиями тут же превращался в чуть ли не террористический акт со всеми вытекающими