Завещание. Нина Вяха
чашкой с кофе и разразилась смехом.
Лаури нравилось видеть сестру такой. Такой светской и такой счастливой. Он помнил ее замкнутой, постоянно погруженной в себя, но теперь она, казалось, расслабилась, приспустила вожжи, пусть не до конца, но все же.
Он был счастлив, что сестра подпустила его к себе. Пусть и не совсем, но они стали чуть ближе. Это придавало ему ощущение собственной значимости.
Лаури получил работу на судне. Как и говорила Анни, им действительно было неважно, умеешь ли ты что-то делать. Главным было не умение носить тарелки, сервировать блюда, подавать вино и убирать со стола, а то чувство, с которым ты это делал, умение быть в меру дерзким и ловким и при этом радостным и обходительным с гостями. И для Лаури не существовало никаких проблем в том, чтобы быть обходительным с гостями, – да что там, со всеми, кто попадался ему на пути, потому что он еще никогда не чувствовал себя настолько счастливым. Все встреченные им люди казались ему такими интересными и захватывающими только потому, что не походили на него, и он усердно трудился над тем, чтобы перестать быть самим собой.
Он твердо решил стать кем-то другим: не таким, каким был раньше, не таким, каким ему пришлось вырасти. Сын своего отца, но при этом постоянно вызывающий у всех разочарование, – у Пентти уж точно, – с ним никогда не считались, потому что он был не такой, какой был им нужен. Работая же на судах, Лаури никого не разочаровывал.
Он вовремя являлся на работу и делал то, что должен был делать, всем своим видом излучая радость, да и почему бы ему не радоваться? Чаевые потоком лились в его карманы, он впервые зарабатывал сам себе на жизнь и ощущал себя, по меньшей мере, королем или поп-звездой со всеми этими устремленными на него взглядами, когда он ловко лавировал между столиками в своих черных брючках в обтяжку и белоснежной рубашке.
Лаури не брезговал случайными связями и частенько уединялся с кем-нибудь поздними вечерами в каюте – разумеется, лишь после того, как отработает свою смену. Он умел пить почти в неограниченном количестве, а наутро вскочить и отправиться на работу разносить завтраки, причем пару раз ему доводилось так делать даже не приняв душ и явственно ощущая, как нечто мокрое течет из его ануса в трусы, пока он сервировал свежесваренный кофе для ставших спозаранку туристов.
На судах работали по графику семь через семь, что означало, что семь дней подряд следовало находиться на борту, после чего семь дней можно было отдыхать. Лаури поднимался на борт в Хельсинки, чаще всего он работал на «Викинге Изабелла», – пароме, курсировавшем по маршруту «Стадсгорден – Хельсинки», после чего целую неделю бесцельно слонялся по городу, ощущая собственное превосходство над своими соотечественниками.
Он больше никогда не будет жить в этом краю, пусть даже Финляндия и не везде такая, как у него дома, но Хельсинки явно чего-то недоставало, – некоего ритма, биения жизни. В этой финской столице не было никакого ощущения диско, здесь все было прочно устоявшимся, коричневым и унылым, и он понимал,