Что-нибудь эдакое. Летняя гроза. Задохнуться можно. Дядя Фред весенней порой (сборник). Пелам Вудхаус
очень удивился. Но Эйлин, прекрасная Эйлин отказывает себе в том, что, вместе с даром речи, отличает человека от скота! Этого он вынести не мог.
Посвятив целый день этой проблеме, он пришел к выводу, что Эйлин чересчур добра и от жертвы своей не откажется. Надо было придумать что-то другое. Он стал вспоминать ее речи.
Как она сказала, бедненькая? Трудновато, особенно ночью? Ага, вот! Ночью мы ее и накормим.
Вот почему на столике у кровати лежала промасленная бумага, а на бумаге – что-то вроде тех натюрмортов, которые радуют глаз в небогатых гостиных: язык, хлеб, нож, вилка, соль, пробочник и маленькая бутылка белого вина.
До сих пор мы показывали силу его любви только через слово и несказанно рады, что можем представить более весомое свидетельство. Раздобыть это все было очень трудно. В доме поменьше Джордж спокойно обчистил бы кладовую, но здесь, в замке, он просто не знал, где она. Блуждать по лабиринтам, расположенным за зеленой гардиной, он не решился. Пришлось отправиться в Маркет-Бландинг и все купить.
К счастью, Фредди ехал туда же и согласился его подвезти, хотя и не слишком радушно. Доехав до места, он поспешил избавиться от спутника, но и Джордж стремился к тому же, так что они расстались, не проявляя излишнего любопытства. Еду удалось купить в лавочке, вино – в кабачке (в другом, не в «Гербе Эмсвортов»). Винам сельского розлива Джордж не доверял, но решил, что в данном случае оно сгодится. Обратно весь путь, все пять миль, он прошел пешком.
Тут и начались главные трудности. Конечно, Джордж был сверхчеловеком, но все же понимал, что не совсем прилично вносить в чужой дом свою еду. Как-никак получается, что тебя плохо кормят. Словно шпион, переносящий депешу через линию врага, он двигался перебежками и, захлопнув дверь своей комнаты, испытал исключительно счастье.
Теперь оставалось подобраться к ее спальне, тихонько постучаться и, услышав хоть какой-нибудь шорох, поскорее нырнуть во тьму. У Эйлин, думал он, хватит ума догадаться о том, что перед ней – ужин, а может быть – и о том, что принесла его любящая рука. Вторая часть не так уж важна, утром он сам ей скажет. Некоторые ставят свечу под спудом, но не он, не Джордж Эмерсон.
Он снова взглянул на часы. Стрелка приближалась к двум. Несомненно, весь дом спит.
Джордж взял язык, хлеб, нож, вилку, соль, пробочник, вино и вышел из комнаты. Всюду стояла тишина. Он направился вниз.
3
Незаменимый Бакстер в плаще и в резиновых туфлях сидел на галерее. Первый пыл, помогавший ему вынести бдения, сменился усталостью, глаза слипались, а когда удавалось их разлепить, мрак просто давил на сетчатку. Словом, Бакстер страдал; время не двигалось.
Мысли куда-то ускользали. Он знал, что это плохо, и пытался удержать их, сосредоточившись на чем-нибудь одном. Выбрал он скарабея, но зря. Мысли немедленно перекинулись на Египет, на хвори мистера Питерса и на многое другое.
Он решил, что виноват толстый тип, который заговорил с ним в кабачке. Без всех этих разговоров он был бы свеж как огурчик. Мысли устремились к толстому