Гаухаршад. Ольга Иванова
пустовала. Молодой хан ещё не был женат, а его наложницы не осмеливались показываться на верхнем этаже гарема, и теперь здесь будет царить она.
– Вам нечем заняться, бездельницы? – строго прикрикнула ханбика. – Разложите мои одежды, в этих сундуках всё пропахло сыростью!
Гаухаршад вернулась назад, в покои, опустилась в широкое кресло. Она сидела, сурово сдвинув брови, хотя душа и пела от восторга, но прислужницам, преданным её матери, своей радости показывать не хотела. Невольницы облачили её в ярко-зелёный кулмэк из тонкого муслина, а поверх надели тёмно-шафрановый казакин, расшитый серебряным шитьём. Жиханара с благоговением открывала ларцы с драгоценностями, предлагала то одно, то другое. Гаухаршад едва поводила насурьмлёнными глазами, казалось, ей было всё равно, какие драгоценности украсят нынче казанскую ханбику. Она всё же выбрала самые дорогие и роскошные серьги, подвески, а ещё украшения для кос и яркий калфак. Гаухаршад порадовалась тому, что строгая чадра осталась для неё в прошлом. В Казанском ханстве женщинам было достаточно покрывала, прикрывавшего нижнюю часть лица. Сестре повелителя приглянулось самое тонкое и прозрачное, почти не скрывавшее её черт. Полюбовавшись на себя в зеркало, госпожа обернулась к прислужницам. Под руководством Жиханары они уже накрывали столик для лёгкого завтрака.
– Оставьте это, – нетерпеливо промолвила Гаухаршад. – Пригласите ко мне начальника охраны. Я должна дать ему особые распоряжения.
Служанки во главе с Жиханарой с поклонами удалились из покоев, а Гаухаршад устроилась на низком диване, обитом золотой парчой. Она нетерпеливо постукивала по пёстрому ковру мягкой туфлёй, ждала, когда распахнётся дверь и перед её взором предстанет Турыиш.
Никому, даже самой себе, она не могла признаться, какие отношения связывали её с молчаливым военачальником, от которого так и веяло силой и мужественностью. Юной ханбике не забылась та волшебная ночь, когда она наслаждалась страстными объятиями и поцелуями юзбаши. Он умел быть совсем другим, не суровым воином, а нежным возлюбленным с пылкими речами на устах и горящим взором. Гаухаршад откинулась на резную спинку, сладкая истома разливалась по телу, словно она предчувствовала ожидавшее её наслаждение. Улыбка застыла на разомкнутых губах. С этой улыбкой она и встретила начальника охраны, который склонился перед ней, ожидая приказов.
– Мы одни, Турыиш, – тихо сказала она. – Не трать убегающие мгновения на изъявления уважения и покорности. Лучше поспеши сказать, как ты любишь свою ханбику. Иди же сюда!
Она откинула прочь муслиновое покрывало, открывая горевшее любовной негой лицо, и поднялась ему навстречу:
– Я не могу принимать пищи, не в силах пригубить живительной влаги. Не могу ни спать, ни видеть чужие мне лица, пока не услышу слова любви от тебя. Хочу любоваться губами, произносящими признание, хочу испить твои слова…
– Госпожа, – сдавленный глухой голос юзбаши остановил её