Камера смысла. Ольга Хейфиц
поверхность оружейного замка. Затем снял перчатки и прицепил к ружью номерок.
– Прекрасный образец барочной резьбы! Видите, какие узоры на ложе, вот тут… – произнес он, демонстрируя мне то, что назвал ложем. Наконец, видимо, удовлетворившись проделанной работой, добавил: – Один из лучших предметов, которые я вывез из Австрии.
Мы вышли из комнаты и направились в кабинет, где уже накрыли кофе. На подносе стояли вазочка с ягодами, корзинка с пышными булочками и кофейник. Композицию венчала большая сахарница из классического охотничьего сервиза.
– Я позволил себе заказать для вас нечто вроде завтрака, – объявил профессор, усаживаясь в кресло. – Ах да! – он перебил сам себя. – Сегодня Давид обещал заглянуть к старику отцу.
– Ооо! Я смогу спросить его кое о чем?
– Если он согласен, то почему бы и нет, он взрослый мальчик, – доктор Вальтер махнул рукой. – Но пока он не очаровал вас и не сбил с толку своими философскими штучками, поехали дальше. О чем вы хотите поговорить сегодня?
– Сегодня, если вы не против, я бы хотела узнать больше о вашей жене. Чтобы понимать всю историю в целом, – сказала я. – Мне так много известно о ее идеях и исследованиях, но я совсем ничего не знаю о ее жизни. О ней, какой она была. И как она повлияла на вас.
При всей видимой светскости Анна не слишком любила давать интервью. Помню, как-то она ответила одной особенно навязчивой журналистке: «Все, о чем я хочу рассказать людям, можно узнать из моей колонки и моих книг. Остальное я бы предпочла оставить для себя».
* * *
Анна
Анна родилась в большой и загадочной стране, воспоминания о которой теплились едва ощутимо и больше напоминали сны. Отчетливее всего из детства она помнила свою бабушку, что казалась ей добродушной пожилой феей с мягкими пухлыми руками, усыпанными рыжеватыми пятнышками веснушек. Бабушка покрывала голову пушистым платком, а на ночь ставила возле кровати железное ведро, чтобы не бегать по ночам в студеный деревянный туалет, сколоченный дедом и спрятанный во дворе за кустом жасмина. Все в поселке сажали возле уличных уборных жасмин или сирень – их терпкий аромат отбивал остальные запахи.
Они жили тогда скромно, но очень дружно, не утаивая друг от друга горести и радости. Кто-то, вероятнее всего, назвал бы их семью счастливой, несмотря на видимую несостоятельность быта и неопрятность сада, где высвобожденные из геометрии кусты черемухи разрослись своенравно и круто. По ночам там стрекотал кто-то, мешая детям, разместившимся на веранде, спать до самого рассвета. Высушенный солнцем двор был истерзан собачьей суетой, праздником простого и радостного существования, смысл которого Анна всегда жаждала постичь. В те времена дни нанизывались один на другой, как драгоценные бусины, пощелкивая и постукивая. Тук-тук, тик-так. Годы, проведенные в уральской деревне возле бабушки, были теплыми, длинными, насыщенными какой-то вязкой