Гобелен с пастушкой Катей. Книга 3. Критский бык. Наталия Новохатская
«С» (если это была она), взяла портрет, уставилась на знакомое изображение, а её лицо отразило полную гамму переживаний от удивления до желания убежать. Надо думать, естественно реагировать она не могла, а сыграть нужную реакцию без подготовки не успела. Обе мы отлично знали, что она себя выдала, а я её спровоцировала. Взаимных симпатий знание не прибавило, отчасти поэтому я за такие дела принципиально не берусь – вредно для собственного душевного состояния.
Для Натальи С. оставался один путь отступления. А именно сказать с любой степенью неискренности, что никого не знает, никогда не видела, сеанс закончен, вот вам Бог, а вот и порог! А что чертова дознавательница поняла и подумает, того уже не поправишь.
Чем дольше длилось напряженное молчание, тем неприятнее становилось нам обеим, пауза тянулась всё более и более мучительно. А когда к моему облегчению хозяйка поднялась с кресла и была готова отказаться от знакомством с Мизинцевым, после чего выпроводить незванную гостью вон, вот тут к нам ворвалась дочка Кристина, запрыгала по комнате и ловко выхватила у матери фотографию.
– Ой, а это дядя Толя, правда мам? – обрадовалась она, потом добавила несусветное, обратившись ко мне. – А вы его старая жена?
– «Детей воспитывать надо», – мысленно обратилась я к Наталье, а вслух произнесла. – Дай мне карточку, детка.
Однако без реального результата, Кристина держала портрет и не отдавала, прыгая по комнате. Я вновь попросила девочку вернуть документ, так же без успеха. Это было всё, что я могла сделать. И понятия не имела, что в такой ситуации можно сказать неудачливой мамаше!
– Мама! мама! – вдруг громко крикнула Наталья.
Тут я не на шутку испугалась. Вдруг она впадет в истерику или в буйство, что тогда делать? Но её следующие слова меня чуточку успокоили.
– Мама, забери отсюда Кристину, сколько раз я говорила!
– Кристиночка, детка, не мешай маме, – сладким голосом произнесла полная женщина средних лет.
Она вплыла в комнату с достоинством, взяла за руку девочку, с трудом отобрала картинку с Мизинцевым, потом посмотрела на изображение. Хорошо было Гоголю, Николаю Васильевичу, классику отечественной словесности, вписать известную ремарку «Немая сцена» и тем блистательно завершить пьесу! В квартире № 71 такие штучки, увы, не проходили! Воленс-ноленс, а кто-то должен был нарушить молчание, и эта роль, боюсь, что доставалась мне.
Я обозревала застывшие лица двух мамаш и двух дочек, а всего их стояло передо мной трое, и проклинала день, час и минуту, когда мерзкий Валька посадил меня за баранку этого пылесоса, а так же собственный идиотизм, вовлекший идиотку Малышеву(в двух лицах) в такое предприятие!
– Бабуль, скажи, ведь, это правда дядя Толя? – меня спасла младшая дочка Кристина, далее её понесло на волне разоблачений дальше и выше. – Чего я такого сделала, вы сами говорили, что он скоро бросит старую жену и будет жить с нами, я так и сказала. Что я теперь, плакать должна?
– Кристина, выйди вон, – деревянным