Сказки моего детства и прочая ерунда по жизни (Неоконченный роман в штрихах и набросках). Игорь Николаевич Макаров
Как-то на вечеринке деревенской он с другом поссорился. Схватились за пистолеты. Он приятеля пришил и ударился в бега. Бегал он там, бегал и подался в Питер, где его никто и не искал, не было связи и Интернета. Встречает он там эту бабу, а она уже такая светская львица стала, за генерала старого выскочила. Красивая стала. Чё не влюбится? Правда, там он ещё дурью маялся, Освоил, чем ямб от хорея отличается, понял, что рифмуются фонемы и что анапест чем-то отличается от дактиля, сжёг пару туфлей и журналов в камине по рассеянности и написал одно письмо ей. Там они ещё встретились, и объяснились, а она сказала, что будет век верна старому дураку с генеральскими лычками, а тут ещё и генерал припёрся. Короче, жизнь она себе не стала ломать и правильно сделала. Тут Жека вновь за пистоль схватился, но передумал. Жалко стало генерала. Заслуженный и немощный был старичок лет сорока. Короче, песочница полная и старая. Убил бы, пришлось в Персию бы мотать или в Париж. Тогда туда богатых дураков ссылали, как ноне ссылаю в Лондон.
Клянусь мамой, я вам и «Войну и мир», перескажу в двух словах. Законспектировал же я «Капитал» Карла Маркса на пяти листах тетрадных, но, самое главное, сиё творение своего блудливого пера я втюрил препаду и получил зачёт. Правда, на сдаче этого самого «Капитала» пришлось вспоминать всякую ерунду, типа прибавочной стоимости и ещё чегой-то, что я тогда знал, а сейчас напрочь забыл, как кошмарный сон. Это по всем канонам нашей жизни. Не напрасно же я резался в шахматы на всех лекциях по политэкономии с Петькой Седалишевым!
Учитесь! Сим достижением по краткости я перещеголял самого Пушкина! Хрен бы он сдал тогда политэкономию, тем более он только что-то про одного Адама Смита знал, хоть он и гений. Маркс, однако, тогда не котировался.
Короче, загнали меня в эти самые пионеры для опта, хотя давеча, точнее в этот же год или предыдущий по осени, исключили из октябрят и даже гнали из школы. Про обиды нанесенные мадам Петуховой все уже забыли, да и она уехала куда-то. Галстук я как-то, как все, ещё носил, хоть он и мешал мне. А скоро я просто не обращал на него внимания. В классе, кажется, четвёртом явился к нам заслуженный недоросль двоечник. Не зачисляйте меня в этот славный клан. До четвёртого класса у меня были только пятёрки и четвёрки, а после как появились три тройки, так они и добрались в том же почти составе, как и появились, до окончания школы. Основная причина была в том, что я писал, как слышал, а слышал я не так, как пишут. То есть изображал на бумаге фонемы, а не буквы и слоги. Только компьютер несколько поправил мои кривые и разухабистые мозги на этом поприще, хотя я много сомневаюсь в своём правильнописании и, зачастую, обращаюсь за советом к сему железному другу и товарищу в тяжкие минуты своей жизни.
Вот этот двоечник был ростом не ниже моего брата, и его местная шпана из нашего класса побаивалась, пожалуй, кроме меня. Мне его заслуженные годы, после битв с моим брательником, как-то не внушали уважения, да и ответить я ему не боялся. Короче, за ни таскался один прихлебай