Сказки моего детства и прочая ерунда по жизни (Неоконченный роман в штрихах и набросках). Игорь Николаевич Макаров
правда, закончился моментально. Наша учительница, не испугавшись и не растерявшись, шлёпнула тут же по замызганному извёсткой выключателю, и…тотчас начались разборки. Нас без лишних слов слили начальству, начальство стала нас застраивать. Я упёрся, не став подставлять незадачливого двоечника, но меня, видимо, пытались самого сделать крайним. Шуму было больше, чем положено. Обращение к моёй пионерской совести ни к чему хорошему не привело. Я остался верен неписаному кодексу дворовой чести, а не завету бронзового дедушки Ленина, тем паче я не боялся этого самого едва ли ни мифического дядьку и уважал не шибко памятники прошлого и что приложено к ним живого и реального.
В то время классной у нас уже была Ворона, в просторечии, а так Галина Григорьевна Сакович, но по паспорту, а по совместительству жена инженера-механика Управления сельского хозяйства Сашки, кажется, Саковича, который восседал в одном кабинете с моим отцом и Толиком Поповым. Самым крупным недостатком товарища Саковича было то, что он имел тот же телефон, один на всех, что и мой отец, его начальник, а сия пернатая могла накаркать на меня всё, что она считает нужным моему отцу в онлайн режиме, если его вылавливала на месте.
Было уже холодно, так что мой папа был на своём рабочем месте, а не обитал где-то в полях, так что я узрил его в школе до обеда, ещё тогда, когда было темно. Нас, провинившихся, держали в коридоре. Отец сразу направился к директору, правда, я рассказал ему всё, как было на самом деле. Я никогда ему не врал и не утаивал ничего, о чём бы он не спрашивал, но о чём не спрашивал, то есть ему это и не нужно было знать, я самостоятельно не рассказывал.
Был он там недолго и сразу ушёл на работу.
Вот, в сущности, и всё. Меня тотчас исключили из пионеров, как человека не раскаявшегося в содеянном. Поскольку нечего было предъявить мне, кроме сего, да и достать до лампочки, даже став на стул и парту, я не мог. Не дорос, однако.
Отец даже и не вспоминал об этом случае, а я стал бодренько бегать, но без галстука и рычагов общественного воздействия на мою грешную душу. Это тому же директору скоро и сильно не понравилось – однообразно должно быть до кучи, хоть и безобразно, до этой самой кучи. Я выбивался из общего фона строителей социализма и коммунизма, а по школам и улицам ходили не только беспартийные. Тот же директор, что исключал меня из пионеров, поймал меня безгалстучного на перемене и грозно вопрошал о данном вопиющем факте, на что я ему напомнил о том, что он сам настаивал на том, чтобы меня выгнали из пионеров. Он почесал репу, явно не зная, что делать со мной, и приказал одеть галстук. Я, естественно, не исполнил сей приказ, но Ворона взъелась на меня, видимо с подачи директора. Решив, что от того, одену ли я галстук или нет, ничего существенно не изменится в этом бренном мире, а связываться с дураками – себе дороже, я вновь принял себя в пионеры, но в этом же году меня вновь из них не надолго выгнали. Сволочи, однако.
Второй рассказ, как меня исключали из пионеров
Если