Провинциальные тетради. Том 2. Вячеслав Лютов
неизбежно ведет к философскому его пересмотру (или хотя бы комментарию).
Широк и диапазон мифологической лирики – от осколков в пределах стихотворения или даже одной строчки до нового переложения старого мифа (как, примеру, воскрешение Заратустры у К. Бальмонта). Могут мифологизироваться не только персонажи, «герои», но и целые эпохи, целые конфессии, целые народы; мифологизируются исторические события – и вплетаются в поэтическую ткань. А символика, как известно, всегда философична; и мифология, если исходить из Платона, всегда будет стоять на страже и философии, и поэзии…»
Очень часто мифологическая поэзия воспринимается как интеллектуальная игра – постарался Джойс, ничего не скажешь. Но упрек поэту в неискренности – один из тяжких.
Совсем недавно произошел разговор (еще один) – не бывает ли со мной так, что кажется, будто твоя душа – не только твоя, но и еще кого-то? Да, бывает – мне не дает покоя Бунин (мой погодка через сто лет) – нет, не столько творчеством: чем-то иным.
Определить это что-то иное так же трудно, как и объяснить «принцип наложения душ». Разве что можно показать наглядно – мифологическая лирика, например…
* * *
Больной, сошедший с ума Батюшков писал стихи – бессвязный набор образов, символов, состояний, чувств. Мог ли предполагать он, что на излете ХХ века такие стихи станут нормой поэтического творчества, что цепочка (вернее, разбросанные ее звенья) частных индивидуальных восприятий и ассоциаций будет признана и позолочена элитарным сознанием?
Такой богатейший набор ассоциативных образов – у Бориса Гребенщикова: от сказочных драконов и мира зеркал до дверей травы и царства Бодхихармы. Как часто спрашивают: о чем он поет? Как ты вообще его слушаешь?
Поет – «ни о чем»; слушаю – с удовольствием.
Мне интересна сама синтагматика его песен – сочетание слов, образов, пусть иногда лишенная последовательности. Иногда хорош мифологический круг, в котором эти образы словно танцуют (лучший – круг Екатерины).
Б. Г. неоднократно говорил, что «Аквариум» – это не группа, а философия, это образ мышления; это – видения красивого холма…
Г. Гадамер, попытавшийся свести философию и лирику вместе, пришел именно к ассоциативности и случайности, к чистой лирике, где из звуковых фигур и «обрывков смысле» вдруг (по волшебству?) выстраивается целое. «Слова вызывают созерцания, громоздящиеся друг на друга, перекрещивающиеся, упраздняющие одно на другое… Из этой напряженности словесного поля, из напряжения звуковой и смысловой энергии строится целое».
Вот он – спаситель андерграундного мышления! Комбинация слов, лишенная смысла и вышедшая из настроения, поворота мозгов, из «листьев травы» все равно будет обладать целостностью – индивидуально-психологической. Это – ассоциативный лик человека, который уже не может стоять вне философии уже хотя бы потому, что это лик человека.
Ассоциативную лирику очень часто называют философской –