Дневник школьника 56—57 года. Юрий Бевзюк
мне в колхозе и с руководителем, Григорием Петровичем Рыбалко, инструктором райкома партии (а райком тогда был ого-го-го). Школьников тогда отправляли в колхозы впервые и не доверили руководство отрядом просто учителю. [Как же поразительно было всего лишь через год на его месте оказаться мне, только лишь после 8-го класса! Трудненько после такого аванса честолюбию заставить себя подчиняться, да вряд ли возможно, как показала последующая жизнь. Многое в жизни определяется опытом ранней юности в общественном поведении, как и младенчества в индивидуальном]. Григорий Петрович Рыбалко совсем был прост, на одной ноге с нами, особенно со мной: в прошлом армейский капитан [но разительно отличался мягкостью обращения от отца, в армии лишь лейтенанта], не раз мне говорил, что очень доволен отправкой с нами в колхоз, зарплата в райкоме идет и командировочные, к тому же и питается с нами. А кормили нас отменно: всегда молоко, сметана, творог и мясо-рыба каждый день. [То ж еще 1954 год шёл! Сталинский дух ещё держался, за воровство тогда отсылали, куда и Макар телят не гонял. Уже через год, в мое руководство колхозным отрядом этот дух держался, а ещё через четыре, когда я прошёлся по многим сёлам – совсем не то уже было, стремительно выветривался этот бодрый дух, что я ощутил на самом себе ещё в «нежном возрасте». Но опережаю дневник.]
Из ребят в отряде мне знаком был лишь председатель совета пионерской дружины комсомолец Шевченко Юра, он классом старше шел или даже двумя, хорошо рисовал стенгазеты, кучерявый смуглый красивый рослый брюнет. Но не к нему почему-то благоволил Григорий Петрович, а ко мне. И вскоре я услышал от Юры, моего тезки (наши постели на полу в ребячьем классе были близко) негромкий мат, созвучный с моей фамилией. Я проглотил, конечно, боевое моё лето 53-го отошло год назад, но глянул так, что больше от него (а он и сказал мат тихо, – чувствовал, видимо, что если бы сказал громче, то я мог врезать кулаком по его холёной барской морде – кстати, по случаю он матерился, не часто), – больше от него ничего подобного не слышал, и вообще он к концу стал как-то стушевываться, а потом, когда начались занятия и я вдруг возвысился, и совсем сник. [Его манеру говорить, подшучивать, иронизировать я усёк вскоре в секретарях горкома комсомола, особенно втором, Дульцеве – то были самые первые признаки разложения комсомольской элиты, в которой по прошествии времени после чистки 30-х годов всплывали люди по природе грубые, гедонисты и циники. Они как-то сразу, опережая, улавливали опасное для них несходство и старались подавить заранее подрастающего, но пока мне предстояло резкое всплытие. Повторяю, год шел еще только 54-й]
Из девочек я знал только Свету Билько, тоже из совета дружины, в основном были тоже восьмиклассники, окончившие то есть 8 класс; две будущие десятиклассницы, Валя Безручко [ах да, её-то я тоже знал, ещё бы: она была «комсомольская богиня»], секретарь комитета комсомола школы, но явно слишком простая и скромная для такой высоты, что было очень заметно