Клетка теснее грудной. Константин Игнатов
немного успокоившись. – Это мой дом, и только я им распоряжаюсь. С нашей последней встречи многое изменилось, я уже не какая-то мелкая сошка, связей и привилегий у меня куда как больше. Здесь вы можете чувствовать себя свободно. Эта лампочка на потолке – всего лишь иллюзия, ее нет на самом деле. Тут одни только зеркала, понимаете? Обман! Целая система отражений – это мы придумали, чтобы свет не создавал тени. Здесь вы можете дышать, – добавил он с оттенком непонятной тупой грусти.
Мужчина медленно бродил туда-сюда.
– Тут везде обман, без него никак. Если не обманываете вы, обманывают вас, вот такая игра наперегонки. – его губы скривились в улыбке, больше похожей на насмешку над самим собой. – И это еще не самое неприятное. Тут ведь два варианта: либо вы играете с шулером по его правилам и точно проигрываете, либо придумываете свои, но игра будет другой. Вот взять, к примеру, этот дом. Снаружи-то выглядит как все прочие, таких в городе сотни и тысячи, ан неееет! Я вас, конечно, удивлю, но здесь восемь комнат! Блоков-то использовано по нормам, да мы везде зеркала поставили, они расширили пространство и отразили еще несколько комнат-фантомов, дальше по коридору, вы там потом переоденетесь. Корней приготовил вам новую одежду, здесь можете ходить в ней.
Офа и Кира нервно переглянулись. Неужто и он заболел? Иван Андреевич, скучно и монотонно описывая схему квартиры, вдруг замер, приложил указательный палец к губам, прося тишины, и открыл одну из дверей.
Женщины не сразу поняли, что хлынуло в пустынный голый коридор прежде – гул звучных голосов или яркий ослепительный свет множества лампочек. А может, все сразу обдало их с головы до пят холодным морским бризом, взбудоражив застоявшуюся тишину. Гостьи заглянули в зал – а там все шло кувырком! Бутонами гортензий откуда-то выросли столы и стулья, огромные белые колонны задрожали и пустились в веселый танец, закружились черные фраки и белые кружева, синие костюмы и коричневые жилеты. Возникшая ниоткуда задорная музыка звучала все громче и громче, отдаваясь в темени барабанными ударами. На столах посреди зала расстелились огромные выглаженные скатерти, вокруг сидели картежники. Вот какой-то пожилой мужчина с аккуратным седым чубом и необыкновенно голубыми глазами радостно кинул на стол купюру, которую тут же накрыла монетой старушка в белом чепчике и фартуке. Она открыла карты, улыбнулась широченной беззубой улыбкой и, едва не запищав от восторга, сгребла деньги в глубокий карман. Показались унылые официанты, люди в каких-то странных масках, дети в карнавальных костюмах… Эти непрерывные движения и шум словно были закутаны в паутинный кокон с непроницаемой оболочкой, а царящая внутри свобода попала в нечто среднее между ловчей сетью и прочным капканом безудержности и исступления.
– Это цвет нашего города, – тихо пояснил Иван Андреевич и еле заметно прищурился, – комитетские чиновники, полицейские и прочие слуги народа – все здесь.
– Но что они тут делают? – удивленно